Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш звездный дух забвением ночей!
Он не испил от Орковых ключей,
Он не принес подземные обеты. 

Не замкнут круг. Заклятья недопеты...
Когда для всех сапфирами лучей
Сияет день, журчит в полях ручей, -
Для нас во мгле слепые бродят светы. 

Шуршит тростник, мерцает тьма болот,
Напрасный ветр свивает и несет
Осенний рой теней Персефонеи, 

Печальный взор вперяет в ночь Пелид...
Но он еще тоскливей и грустнее,
Наш горький дух... И память нас томит.

Быть заключенным в темнице мгновенья,
Мчаться в потоке струящихся дней.
В прошлом разомкнуты древние звенья,
В будущем смутные лики теней. 

Гаснуть словами в обманных догадках,
Дымом кадильным стелиться вдали.
Разум запутался в траурных складках,
Мантия мрака на безднах земли. 

Тени Невидимых жутко громадны.
Неосязаемо близки впотьмах.
Память - неверная нить Ариадны -
Рвется в дрожащих руках. 

Время свергается в вечном паденьи,
С временем падаю в пропасти я.
Сорваны цепи, оборваны звенья -
Смерть и Рожденье - вся нить бытия. 

Быть черною землей. Раскрыв покорно грудь,
Ослепнуть в пламени сверкающего ока,
И чувствовать, как плуг, вонзившийся глубоко
В живую плоть, ведет священный путь. 

Под серым бременем небесного покрова
Пить всеми ранами потоки темных вод.
Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вот
В меня сойдет, во мне распнется Слово. 

Быть Матерью-Землей. Внимать, как ночью рожь
Шуршит про таинства возврата и возмездья,
И видеть над собой алмазных рун чертеж:
По небу черному плывущие созвездья... 

Снова дорога. И с силой магической
Все это вновь охватило меня:
Грохот, носильщики, свет электрический,
Крики, прощанья, свистки суетня... 

Снова вагоны едва освещенные,
Тусклые пятна теней,
Лица склоненные
Спящих людей. 

Мерный, вечный,
Бесконечный,
Однотонный
Шум колес.
Ропот вечный,
Шепот сонный
В мир бездонный
Мысль унес... 

Жизнь... Работа...
Где-то кто-то
Вечно что-то
Все стучит.
Ти-та... то-та...
Вечно что-то
Мысли сонной
Говорит. 

Так вот в ушах и долбит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...
Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
Поезд гремит, перегнать их старается... 

Чудится, еду в России я...
Тысячи верст впереди.
Ночь неприютная, темная.
Станция в поле... Огни ее -
Глазки усталые, томные
Шепчут: "Иди..." 

Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?
Новое близится, старое прожито...
Прожито - отжито. Вынуто - выпито...
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та... 

Чудится степь бесконечная...
Поезд по степи идет.
В вихре рыданий и стонов
Слышится песенка вечная.
Скользкие стены вагонов
Дождик сечет. 

Песенкой этой все в жизни кончается,
Ею же новое вновь начинается,
И бесконечно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та... 

Странником вечным
В пути бесконечном
Странствуя целые годы,
Вечно стремлюсь я,
Верую в счастье
В шуме ночной непогоды
Веет далекою Русью. 

Мысли с рыданьями ветра сплетаются,
С шумом колес однотонным сливаются,
И безнадежно звучит и стучит это:
Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та... 

В нас тлеет боль внежизненных обид.
Томит печаль, и глухо точит пламя,
И всех скорбей развернутое знамя
В ветрах тоски уныло шелестит. 

Но пусть огонь и жалит и язвит
Певучий дух, задушенный телами, -
Лаокоон, опутанный узлами
Горючих змей, напрягся... и молчит. 

И никогда - ни счастье этой боли,
Ни гордость уз, ни радости неволи,
Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы 

Не отдадим за все забвенья Леты!
Грааль скорбей несем по миру мы, -
Изгнанники, скитальцы и поэты!

Клоун в огненном кольце,
Хохот мерзкий, как проказа.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза. 

Лязг оркестра, свист и стук.
Точно каждый озабочен
Заглушишь позорный звук
Мокро хлещущих пощечин. 

Как огонь подвижный круг.
Люди-звери, люди-гады,
Как стоглазый, злой паук,
Заплетают в кольца взгляды. 

Все крикливо, все пестро...
Мне б хотелось вызвать снова
Образ бледного, больного,
Грациозного Пьеро. 

В лунном свете с мандолиной
Он поет в своем окне
Песню страсти лебединой
Коломбине и луне. 

Хохот мерзкий, как проказа:
Клоун в огненном кольце.
И на гипсовом лице
Два горящих болью глаза. 

Мысли поют: "Мы устали... мы стынем..."
Сплю. Но мой дух неспокоен во сне.
Дух мой несется по снежным пустыням
В дальней и жуткой стране. 

Дух мой с тобою в качаньи вагона.
Мысли поют и поют без конца.
Дух мой в России... Ведет Антигона
Знойной пустыней слепца. 

Дух мой несется, к земле припадая,
Вдоль по дорогам распятой страны.
Тонкими нитями в сердце врастая,
В мире клубятся кровавые сны. 

Дух мой с тобою уносится... Иней
Стекла вагона заткал, и к окну,
К снежной луне гиацинтово-синей
Вместе с тобою лицом я прильну. 

Дух мой с тобою в качаньи вагона.
Мысли поют и поют без конца...
Горной тропою ведет Антигона
В знойной пустыне слепца... 

О, странник-человек! Познай Священный Грот
И надпись скорбную "Amori et dolori".*
Из бездны хаоса, сквозь огненное море,
В пещеры Времени влечет водоворот. 

Но смертным и богам отверст различный вход:
Любовь - тропа одним, другим дорога - горе.
И каждый припадет к сияющей амфоре,
Где тайной Эроса хранится вещий мед. 

Отмечен вход людей оливою ветвистой -
В пещере влажных нимф, таинственной и мглистой,
Где вечные ключи рокочут в тайниках, 

Где пчелы в темноте слагают сотов грани,
Наяды вечно ткут на каменных станках
Одежды жертвенной пурпуровые ткани. 

------------

Я - глаз, лишенный век. Я брошено на землю,
Чтоб этот мир дробить и отражать...
И образы скользят. Я чувствую, я внемлю,
Но не могу в себе их задержать. 

И часто в сумерках, когда дымятся трубы
Над синим городом, а в воздухе гроза -
В меня глядят бессонные глаза
И черною тоской запекшиеся губы. 

И комната во мне. И капает вода.
И тени движутся, отходят, вырастая.
И тикают часы, и капает вода,
Один вопрос другим всегда перебивая. 

И чувство смутное шевелится на дне.
В нем радостная грусть, в нем сладкий страх разлуки...
И я молю его: "Останься, будь во мне, -
Не прерывай рождающиеся муки..." 

И вновь приходит день с обычной суетой,
И бледное лицо лежит на дне - глубоко...
Но время, наконец, застынет надо мной,
И тусклою плевой мое затянет око! 

И было так, как будто жизни звенья
Уж были порваны... успокоенье
Глубокое... и медленный отлив
Всех дум, всех сил... Я сознавал, что жив,
Лишь по дыханью трав и повилики.
Восход Луны встречали чаек клики...
А я тонул в холодном лунном сне,
В мерцающей лучистой глубине,
И на меня из влажной бездны плыли
Дожди комет, потоки звездной пыли... 

И день и ночь шумит угрюмо,
И день и ночь на берегу
Я бесконечность стерегу
Средь свиста, грохота и шума. 

Когда ж зеркальность тишины
Сулит обманную беспечность,
Сквозит двойная бесконечность
Из отраженной глубины. 

Изгнанники, скитальцы и поэты, -
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог...
У птиц - гнездо, у зверя - темный лог,
А посох - нам и нищенства заветы. 

Долг не свершен, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрек
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог...
Расплескан мед и песни не допеты. 

О, в срывах воль найти, познать себя,
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду. 

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду -
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

К твоим стихам меня влечет не новость,
Не яркий блеск огней:
В них чудится унылая суровость
Нахмуренных бровей. 

В них чудится седое безразличье,
Стальная дрема вод,
Серой земли угрюмое величье
И горько сжатый рот. 

В мирах любви - неверные кометы, -
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, -
Полночных солнц к себе нас манят светы. 

Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид -
Изгнанники, скитальцы и поэты! 

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп,
Тому, кто жив и брошен в темный склеп,
Кому земля - священный край изгнанья, 

Кто видит сны и помнит имена, -
Тому в любви не радость встреч дана,
А темные восторги расставанья! 

(1909)

Кому земля священный край изгнанья.
Того простор полей не веселит.
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья. 

В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья. 

И бродит он в пыли земных дорог, -
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры. 

Он тот, кому погибель не дана,
Кто, встретив смерть, в смущеньи клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.

         Посвящение на книге " Эрос" 

В моей крови - слепой Двойник.
Он редко кажет дымный лик, -
Тревожный, вещий, сокровенный.
Приникнул ухом... Где ты, Пленный?
И мысль рванулась... и молчит.
Стучит - бежит... Стучит - бежит...
Слепой огонь во мне струит.
Огонь древней, чем пламя звезд,
В ней память темных, старых мест.
В ней пламень черный, пламень древний,
В ней тьма горит, в ней света нет,
Она властительней и гневней,
Чем вихрь сияющих планет. 

Слепой Двойник! Мой Пращур пленный!
Властитель мне невнятных грез!
С какой покинутой вселенной
Ты тайны душные принес?
Зачем во тьму кровосмешений,
К соприкасаньям алых жал
Меня - Эдипа, ты послал
Искать зловещих откровений? 

(1907)

            Бальмонту 

Седой кристалл магических заклятий,
Хрустальный труп в покровах тишины,
Алмаз ночей, владычица зачатий,
Царица вод, любовница волны! 

С какой тоской из водной глубины
К тебе растут, сквозь мглу моих распятий, -
К Диане бледной, к горестной Гекате,
Змеиные, непрожитые сны! 

И сладостен, и жутко безотраден
Алмазный бред морщин твоих и впадин,
Твоих морей блестящая слюда - 

Как страстный вопль в бесстрастности эфира...
Ты крик тоски, застывший глыбой льда,
Ты мертвый лик отвергнутого мира! 

(1907)

Мир закутан плотно
В сизый саван свой -
В тонкие полотна
Влаги дождевой. 

В тайниках сознанья
Травки проросли.
Сладко пить дыханье
Дождевой земли. 

С грустью принимаю
Тягу древних змей:
Медленную Майю
Торопливых дней. 

Затерявшись где-то,
Робко верим мы
В непрозрачность света
И в прозрачность тьмы. 

Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы. 

По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.
И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет... 

Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики. 

Наш горький дух... (И память нас томит...)
Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,
В нем навий яд, могильные отравы.
В нем время спит, как в недрах пирамид. 

Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит
Не создадут незыблемой оправы
Для роковой, пролитой в вечность лавы,
Что в нас свой ток невидимо струит. 

Гробница Солнц! Миров погибших Урна!
И труп Луны и мертвый лик Сатурна -
Запомнит мозг и сердце затаит: 

В крушеньях звезд рождалась мысль и крепла,
Но дух устал от свеянного пепла, -
В нас тлеет боль внежизненных обид!

Небо запуталось звездными крыльями
В чаще ветвей. Как колонны стволы.
Падают, вьются, ложатся с усильями
По лесу полосы света и мглы. 

Чу! по оврагам лесным - буераками
Рвется охота... и топот, и звон.
Ночью по лесу, гонимый собаками,
Мчится влюбленный Олень-Актеон. 

Ходит туман над росистой поляною,
Слабо мерцает далекий ледник.
К красной сосне, словно чернью затканною,
Кто-то горячей щекою приник. 

Грустная девочка - бледная, страстная,
Складки туники... струи серебра...
Это ли ночи богиня прекрасная -
Гордого Феба сестра? 

Топот охоты умолк в отдаленьи.
Воют собаки, голодны и злы.
Гордость... и жажда любви... и томленье...
По лесу полосы света и мглы. 

О, как чутко, о как звонко
Здесь шаги мои звучат!
Легкой поступью ребенка
Я вхожу в знакомый сад...
Слышишь, сказки шелестят?
После долгих лет скитанья
Нити темного познанья
Привели меня назад... 

(1904)

Я вся - тона жемчужной акварели,
Я бледный стебель ландыша лесного,
Я легкость стройная обвисшей мягкой ели,
Я изморозь зари, мерцанье дна морского. 

Там, где фиалки и бледное золото
Скованы в зори ударами молота,
В старых церквах, где полет тишины
Полон сухим ароматом сосны, - 

Я жидкий блеск икон в дрожащих струйках дыма,
Я шелест старины, скользящей мимо,
Я струйки белые угаснувшей метели,
Я бледные тона жемчужной акварели. 

Пройдемте по миру, как дети,
Полюбим шуршанье осок,
И терпкость прошедших столетий,
И едкого знания сок. 

Таинственный рой сновидений
Овеял расцвет наших дней.
Ребенок - непризнанный гений
Средь буднично серых людей. 

(1903)

В душе моей мрак грозовой и пахучий...
Там вьются зарницы, как синие птицы...
Горят освещенные окна...
И тянутся длинны,
Протяжно-певучи
Во мраке волокна... 

О, запах цветков, доходящий до крика!
Вот молния в белом излучьи...
И сразу все стало светло и велико...
Как ночь лучезарна!
Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно
В влюбленном созвучьи.
Из недра сознанья, со дна лабиринта
Теснятся виденья толпой оробелой...
И стих расцветает цветком гиацинта,
Холодный, душистый и белый. 

На тверди видимой алмазно и лазурно
Созвездий медленных мерцает бледный свет.
Но в небе времени снопы иных планет
Несутся кольцами и в безднах гибнут бурно. 

Пусть темной памяти источенная урна
Их пепел огненный развеяла как бред -
В седмичном круге дней горит их беглый след.
О, пращур Лун и Солнц, вселенная Сатурна! 

Где ткало в дымных снах сознание-паук
Живые ткани тел, но тело было - звук.
Где лился музыкой, непознанной для слуха, 

Творящих числ и вдоль мерцающий поток,
Где в горьком сердце тьмы сгущался звездный сок,
Что темным языком лепечет в венах глухо. 

             Б. А. Леману 

Святое око дня, - тоскующий гигант!
Я сам в своей груди носил твой пламень пленный,
Пронизан зрением, как белый бриллиант,
В багровой тьме рождавшейся вселенной. 

Но ты, всезрящее, покинуло меня,
И я внутри ослеп, вернувшись в чресла ночи.
И вот простерли мы к тебе - Истоку дня -
Земля - свои цветы и я - слепые очи. 

Невозвратимое! Ты гаснешь в высоте,
Лучи призывные кидая издалека.
Но я в своей душе возжгу иное око
И землю поведу к сияющей мечте! 

(1907)

Спустилась ночь. Погасли краски.
Сияет мысль. В душе светло.
С какою силой ожило
Все обаянье детской ласки,
Поблекший мир далеких дней,
Когда в зеленой мгле аллей,
Блуждали сны, толпились сказки,
И время тихо, тихо шло,
Дни развивались и свивались,
И все, чего мы ни касались,
Благоухало и цвело.
И тусклый мир, где нас держали,
И стены пасмурной тюрьмы
Одною силой жизни мы
Перед собою раздвигали. 

Тихо, грустно и безгневно
Ты взглянула. Надо ль слов?
Час настал. Прощай, царевна!
Я устал от лунных снов. 

Ты живешь в подводной сини
Предрассветной глубины,
Вкруг тебя в твоей пустыне
Расцветают вечно сны. 

Много дней с тобою рядом
Я глядел в твое стекло.
Много грез под нашим взглядом
Расцвело и отцвело. 

Все, во что мы в жизни верим,
Претворялось в твой кристалл.
Душен стал мне узкий терем,
Сны увяли, я устал... 

Я устал от лунной сказки,
Я устал не видеть дня,
Мне нужны земные ласки,
Пламя алого огня. 

Я иду к разгулам будней,
К шумам буйных площадей,
К ярким полымям полудней,
К пестроте живых людей... 

Не царевич я! Прохожий
На него, я был иной...
Ты ведь знала: я - Прохожий,
Близкий всем, всему чужой. 

Тот, кто раз сошел с вершины,
С ледяных престолов гор,
Тот из облачной долины
Не вернется на простор. 

Мы друг друга не забудем.
И, целуя дольний прах,
Отнесу я сказку людям
О царевне Таиах.