Ах, как у нас хорошо на балконе, мой милый! смотри -

Озеро светит внизу, отражая сиянье зари;

Белый там нежится лебедь, в объятьях стихии родной,

И не расстанется с ней, как и ты, друг мой милый,

                                          со мной...

Сколько ты мне ни толкуй, что родная стихия твоя -

Мир, а не жаркое солнце, не грудь молодая моя!

Был вечер; в одежде, измятой ветрами,

Пустынной тропою шел Бэда слепой;

На мальчика он опирался рукой,

По камням ступая босыми ногами,-

И было все глухо и дико кругом,

Одни только сосны росли вековые,

Одни только скалы торчали седые,

Косматым и влажным одетые мхом.

Но мальчик устал; ягод свежих отведать,

Иль просто слепца он хотел обмануть:

"Старик!- он сказал,- я пойду отдохнуть;

А ты, если хочешь, начни проповедать:

С вершин увидали тебя пастухи...

Какие-то старцы стоят на дороге...

Вон жены с детьми! говори им о боге,

О сыне, распятом за наши грехи".

И старца лицо просияло мгновенно;

Как ключ, пробивающий каменный слой,

Из уст его бледных живою волной

Высокая речь потекла вдохновенно -

Без веры таких не бывает речей!..

Казалось - слепцу в славе небо являлось;

Дрожащая к небу рука поднималась,

И слезы текли из потухших очей.

Но вот уж сгорела заря золотая

И месяца бледный луч в горы проник,

В ущелье повеяла сырость ночная,

И вот, проповедуя, слышит старик -

Зовет его мальчик, смеясь и толкая:

"Довольно!.. пойдем!.. никого уже нет!"

Замолк грустно старец, главой поникая.

Но только замолк он - от края до края:

"Аминь!" - ему грянули камни в ответ.

Писатель, если только он

Волна, а океан - Россия,

Не может быть не возмущен,

Когда возмущена стихия.

Писатель, если только он

Есть нерв великого народа,

Не может быть не поражен,

Когда поражена свобода.

В гостиной сидел за раскрытым столом мой отец,

Нахмуривши брови, сурово хранил он молчанье;

Старуха, надев как-то набок нескладный чепец,

Гадала на картах; он слушал ее бормотанье.

Немного подальше, тайком говоря меж собой,

Две гордые тетки на пышном диване сидели,

Две гордые тетки глазами следили за мной

И, губы кусая, с насмешкой в лицо мне глядели.

А в темном углу, опустя голубые глаза,

Не смея поднять их, недвижно сидела блондинка.

На бледных ланитах ее трепетала слеза,

На жаркой груди высоко поднималась косынка.

Мы празднуем в саду прощальный наш досуг.

Прощай! пью за твое здоровье, милый друг! -

И солнцу, что на все наводит зной, не жарко,

И льду не холодно, и этот пышный куст

Своих не знает роз, и даже эта чарка

Не знает, чьих она касалась жарких уст.

И блеск, и шорохи, и это колыханье

Деревьев - все полно блаженного незнанья;

А мы осуждены отпраздновать страданье,

И холод сознаем и пламенный недуг...

Прощай! пью за твое здоровье, милый друг!

      С утра садимся мы в телегу...

               Пушкин

К моей телеге я привык,

Мне и ухабы нипочем...

Я только дрогну, как старик,

В холодном воздухе ночном...

Порой задумчиво молчу,

Порой отчаянно кричу:

- Пошел!.. Валяй по всем по трем.

Но хоть кричи, бранись иль плачь -

Молчит, упрям ямщик седой:

Слегка подстегивая кляч,

Он ровной гонит их рысцой;

И шлепает под ними грязь,

И, незаметно шевелясь,

Они бегут во тьме ночной.

Лес, как бы кадильным дымом

Весь пропахнувший смолой,

Дышит гнилью вековою

И весною молодой.

А смолу, как слезы, точит

Сосен старая кора,

Вся в царапинах и ранах

От ножа и топора.

Смолянистым и целебным

Ароматом этих ран

Я люблю дышать всей грудью

В теплый утренний туман.

Ведь и я был также ранен -

Ранен сердцем и душой,

И дышу такой же гнилью

И такою же весной...

Зари догорающей пламя

Рассыпало по небу искры,

Сквозит лучезарное море;

Затих по дороге прибрежной

Бубенчиков говор нестройный,

Погонщиков звонкая песня

В дремучем лесу затерялась,

В прозрачном тумане мелькнула

И скрылась крикливая чайка.

Качается белая пена

У серого камня, как в люльке

Заснувший ребенок. Как перлы,

Росы освежительной капли

Повисли на листьях каштана,

И в каждой росинке трепещет

Зари догорающей пламя.

        (Посв. М.Л. Златковскому)

Моя барышня по садику гуляла,

По дорожке поздно вечером ходила -

С бриллиантиком колечко потеряла,

С белой ручки его, видно, обронила.

Как ложилась на кроватку, спохватилась;

Спохватившись, по коврам его искала...

Не нашла она колечка - обозлилась,-

Меня, бедную, воровкой обозвала.

И не знала я с тоски, куда деваться;

Хоть бы матушка воскресла - заступилась!..

Вышла в садик я тихонько прогуляться,

Увидала ясный месяц - застыдилась.

Слышу, месяц говорит мне - сам сияет:

"Не пугайся меня, красная девица!

Бедный месяц, как и ты, всю ночь блуждает,

И ему под темным пологом не спится.

И недаром в эту ночь я вышел - светел:

Много горя, много девушек видал я,

А как барышню твою вечор заметил,

О каком-то тихом счастье возмечтал я.

Как вечор она по садику гуляла -

Плечи белые, грудь белую раскрыла... -

Ты скажи мне, не по мне ль она скучала,

На сырой песок слезинку уронила?.."

Встрепенулось во мне сердце ретивое...

Наклонилась я к дорожке - увидала

Не слезинку, а колечко дорогое,

И обмолвилась я - месяцу сказала:

"Мою барышню любовь не беспокоит,

Ни по ком она, красавица, не плачет,

Много денег ей колечко это стоит,

Имя ж честное мое не много значит...

И свети ты хоть над целою землею -

Не дождешься ты любви от белоручки!.." -

И закапали серебряной росою

Слезы месяца, и спрятался он в тучки.

С той поры, когда я, бедная, горюя,

Выхожу одна поплакать на крылечко, -

Бедный месяц! бедный месяц! - говорю я, -

Хоть с тобой мне перекинуть дай словечко...

Вот и ночь... К ее порогу

Он пришел, едва дыша:

Утомился ли он медля?

Опоздал ли он спеша?..

Сел и шляпу снял, и, бледный,

К ней наверх в окно глядит;

И, прислушиваясь, тихо,

Точно бредит, говорит:

- Милый ангел! Будь покойна -

Я к тебе не постучусь...

Вижу свет твоей лампады

И безумствую - молюсь...

За тебя ли, за себя ли

Я молюсь, не знаю сам.

Ни глазам твоим не верю,

Ни лампаде, ни звездам.

Ведь они, все эти звезды,

Как и твой небесный взгляд,

И горят, и в душу смотрят -

И неправду говорят...

Ведь они, все эти звезды,

Никогда не скажут мне,

Кто сейчас твою лампаду

Погасил, мелькнув в окне.

Или это промелькнуло

Отражение луны?..

Или это - греза ночи,

Шорох знойной тишины?

Или это - у забора

Ветерок шуршит листвой?

Нет!.. Я слышу смех влюбленных

Над моей смешной слезой.

И, как тень, с ее порога

Поднялся он, чуть дыша...

Утомился ли он медля,

Опоздал ли он спеша?..

Вчера мы встретились; - она остановилась -

Я также - мы в глаза друг другу посмотрели.

О боже, как она с тех пор переменилась;

В глазах потух огонь, и щеки побледнели.

И долго на нее глядел я молча строго -

Мне руку протянув, бедняжка улыбнулась;

Я говорить хотел - она же ради бога

Велела мне молчать, и тут же отвернулась,

И брови сдвинула, и выдернула руку,

И молвила: "Прощайте, до свиданья",

А я хотел сказать: "На вечную разлуку

Прощай, погибшее, но милое созданье".

Глухая степь - дорога далека,

Вокруг меня волнует ветер поле,

Вдали туман - мне грустно поневоле,

И тайная берет меня тоска.

Как кони ни бегут - мне кажется, лениво

Они бегут. В глазах одно и то ж -

Все степь да степь, за нивой снова нива.

- Зачем, ямщик, ты песни не поешь?

И мне в ответ ямщик мой бородатый:

- Про черный день мы песню бережем.

- Чему ж ты рад?- Недалеко до хаты -

Знакомый шест мелькает за бугром.

И вижу я: навстречу деревушка,

Соломой крыт стоит крестьянский двор,

Стоят скирды.- Знакомая лачужка,

Жива ль она, здорова ли с тех пор?

Вот крытый двор. Покой, привет и ужин

Найдет ямщик под кровлею своей.

А я устал - покой давно мне нужен;

Но нет его... Меняют лошадей.

Ну-ну, живей! Долга моя дорога -

Сырая ночь - ни хаты, ни огня -

Ямщик поет - в душе опять тревога -

Про черный день нет песни у меня.

Вот, на каретных стеклах, в блеске

Огней и в зареве костров,

Из бледных линий и цветов

Мороз рисует арабески.

Бегут на смену темноты

Не фонари, а пятна света;

И катится моя карета

Средь этой мглы и суеты.

Огни, дворцы, базары, лица

И небо - все заслонено...

Миражем кажется столица -

Тень сквозь узорное окно

Проносится узорной дымкой,

Клубится пар, и - мнится мне,

Я сам, как призрак, невидимкой

Уселся в тряской тишине.

Скрипят тяжелые колеса,

Теряя в мгле следы свои;

Меня везут, и - нет вопроса:

Бегут ли лошади мои.

Я сам не знаю, где я еду,-

Заботливый слуга страстей,

Я словно рад ночному бреду,

Воспоминанью давних дней.

И снится мне - в холодном свете

Еще есть теплый уголок...

Я не один в моей карете...

Вот-вот сверкнул ее зрачок...

Я весь в пару ее дыханья -

Как мне тепло назло зиме!

Как сладостно благоуханье

Весны в морозной полутьме!

Очнулся - и мечта поблекла;

Опять, румяный от огней,

Мороз забрасывает стекла

И веет холодом. Злодей!

Он подглядел, как сердце билось:

Любовь, и страсти, и мечты,

И вздох мой - все преобразилось

В кристаллы, звезды и цветы.

Ткань ледяного их узора

Вросла в края звенящих рам,

И нет глазам моим простора,

И нет конца слепым мечтам!

Мечтать и дрогнуть не хочу я;

Но - каждый путь ведет к концу.

И скоро, скоро подкачу я

К гостеприимному крыльцу.

Зной - и все в томительном покое -

В пятнах света тени спят в аллее...

Только чуткой чудится лилее,

Что гроза таится в этом зное.

Бледная, поникла у балкона -

Ждет грозы,- и грезится ей, бедной,

Что далекой бури призрак бледный

Стал темнеть в лазури небосклона...

Грезы лета кажутся ей былью,-

Гроз и бурь она еще не знает,

Ждет... зовет... и жутко замирает,

Золотой осыпанная пылью...

И любя и злясь от колыбели,

Слез немало в жизни пролил я;

Где ж они - те слезы? Улетели,

Воротились к Солнцу бытия.

Чтоб найти все то, за что страдал я,

И за горькими слезами я

Полетел бы, если б только знал я,

Где оно - то Солнце бытия?..

          Посв. М. Л. Михайлову

Гром и шум. Корабль качает;

Море темное кипит;

Ветер парус обрывает

   И в снастях свистит.

Помрачился свод небесный,

И, вверяясь кораблю,

Я дремлю в каюте тесной...

   Закачало - сплю.

Вижу я во сне: качает

Няня колыбель мою

И тихонько напевает -

   "Баюшки-баю!"

Свет лампады на подушках;

На гардинах свет луны...

О каких-то все игрушках

   Золотые сны.

Просыпаюсь... Что случилось?

Что такое? Новый шквал? -

"Плохо - стеньга обломилась,

   Рулевой упал".

Что же делать? что могу я?

И, вверяясь кораблю,

Вновь я лег и вновь дремлю я...

    Закачало - сплю.

Снится мне: я свеж и молод,

Я влюблен, мечты кипят...

От зари роскошный холод

   Проникает в сад.

Скоро ночь - темнеют ели...

Слышу ласково-живой,

Тихий лепет: "На качели

   Сядем, милый мой!"

Стан ее полувоздушный

Обвила моя рука,

И качается послушно

   Зыбкая доска...

Просыпаюсь... Что случилось? -

"Руль оторван; через нос

Вдоль волна перекатилась,

   Унесен матрос!"

Что же делать? Будь что будет!

В руки бога отдаюсь:

Если смерть меня разбудит -

   Я не здесь проснусь.

Мое сердце - родник, моя песня - волна,

   Пропадая вдали,- разливается...

Под грозой - моя песня, как туча, темна,

   На заре - в ней заря отражается.

Если ж вдруг вспыхнут искры нежданной любви

   Или на сердце горе накопится -

В лоно песни моей льются слезы мои,

   И волна уносить их торопится.

Вижу я, сизые с золотом тучи

Загромоздили весь запад; в их щель

Светит заря,- каменистые кручи,

Ребра утесов, березник и ель

Озарены вечереющим блеском;

Ниже - безбрежное море. Из мглы

Темные скачут и мчатся валы

С неумолкаемым гулом и плеском.

К морю тропинка в кустах чуть видна,

К морю схожу я, и -

           Здравствуй, волна!

Мне, охлажденному жизнью и светом,

Дай хоть тебя встретить теплым приветом!..

Но на скалу набежала волна -

Тяжко обрушилась, в пену зарылась

И прошумела, отхлынув, назад:

- Новой волны подожди,- я разбилась...

Новые волны бегут и шумят,-

То же, все то же я слышу от каждой...

Сердце полно бесконечною жаждой -

Жду,- все темно,- погасает закат...

Как промаюсь я, службы все выстою,

Да уйду на ночь в келью свою,

Да лампадку пред девой пречистою

Засветив, на молитве стою...

Я поклоны творю пред иконою

И не слышу, как сладко поют

Соловьи за решеткой оконною,

В том саду, где жасмины цветут...

Но когда, после долгого бдения,

Я на одр мой ложусь, на меня,

Сладострастием вея, видения

Прошлой жизни встают ярче дня.

Замыкаю ль ресницы усталые -

Я тону в бездне сладостных грез:

Все-то вижу глаза ее впалые...

Плечи бледные... волны волос...

Начинаю ль дремать - тяжко дышится, -

Я безумца в себе узнаю;

Мне сквозь сон ее жалоба слышится

На беспутную юность мою...

И в слезах призывая спасителя,

Крик ребенка я слышу - и в нем,

В сироте, чую вечного мстителя

За любовь, что покрыл я стыдом...

И нет сил одолеть искушение!

Забывая молитву мою,

У погибшей прошу я прощение,

Перед ней на коленях стою...