ГЛАВНАЯ >> Литературно-критические статьи >> Любовь в произведениях Бунина

Художественные поиски Ивана Бунина были еще более сложными, прихотливыми и прикованными к «печальной красоте» сущего. Писателя волновало человеческое мироощущение, рожденное суетой текущей жизнью, но устремленное к вечным вопросам бытия. В этой сфере обретал он близкие себе ценности. Поэтому внешние условия, события в произведениях едва намечены только, как исходная точка каких-то сокровенных чувств персонажа, а в повествование органично вплетены авторские раздумья, укрупняющие представления о связях между настоящим и прошлым, конкретно-временным и всеэпохальным, национальным и всечеловеческим. 

При таком подходе тема любви приобретает широко обобщенное звучание. В ранней прозе Бунина она позволяет раскрыть в индивидуальных, даже интимных переживаниях личности дыхание большого мира. Причем героем избирается скромный, чуждый сколько-нибудь серьезных запросов человек. Он дан в священный час интуитивного соприкосновения с нетленной силой, землей. 

В некоторых рассказах 1890-х гг. так воплощена жажда любви – предчувствие счастья. Мастерство автора выразилось здесь в том, что за границей привычных, обыденных впечатлений обнаружена «несказанная загадочность прелести мира и жизни». Подобное открытие сделал сам Бунин в юности, о чем оставил запись в своем дневнике. В художественном тексте оно теснее связано с проникновением героя в собственные таинственные влечения. «Несказанная прелесть» соединяет объективно существующую красоту и взволнованные чувства субъекта, неожиданно уловившего свою слитность с нею. 

Короткие повествования «В августе», «Осенью», «Заря всю ночь» будто очень просты по содержанию, посвящены одному какому-то человеческому состоянию. Последнее даже мало меняется, длится от начала до конца. Тем не менее, волнение при чтении нарастает, так как свободно раздвинуты пределы малого жизненного факта, по-разному донесено присутствие «какой-то большой радости и тайны» («Осенью»). 

В первом рассказе печальное прощание с уехавшей любимой девушкой, тоска по ней толкают молодого человека к блужданию по городским улицам и загородным просторам. В этом, на первый взгляд, случайном времяпрепровождении неожиданно просыпается острый интерес к пестрому людскому потому, отдельным женским лицам и вообще к вольному, влекущему глаз пространству. Конкретное грустное ощущение, вызванное отъездом любимой, переплавляется в жажду чего-то громадного, яркого, прекрасного. Герой сознает это: «Сквозь слезы я смотрел вдаль, и где-то мне грезилось южные знойные города, синий ответный вечер и образ какой-то женщины, который слился с девушкой, которую я любил…» 

Влюбленные в рассказе «Осенью» едут к морю, еще не зная, что их ожидает «единственное счастье». Водная стихия передает главный смысл повествования. Сначала «море гудело под ними грозно», потом оно, «в сознании своей силы», «гудело ровно, победно и, казалось, все величавее». Позже «жадным и бешеным прибоем играло море». Герои скоро убеждаются в родстве переживаемого ими волшебному могуществу воли. Автор приходит к значительно более сложным представлениям 0 об идеале величия, неиссякаемости земной красоты, недостижимых для людей. И одновременно – о неостановимом их стремлении к этой сокровищнице Прекрасного. 

Вольные пространства, неповторимые краски и формы природы пробуждают веру личности в столь же богатое душевное бытие. А предчувствие счастья обостряет восприятие. Этот двуединый процесс многое обусловил в бунинской прозе. Южные степи, ночное море, предрассветный сад исполняют здесь, может быть, главную роль. Художник исходил от мысли о всеединстве сущего, от мечты о доступном месте в природной гармонии человека. Любовь, как самое сокровенное и сильное чувство, дарует миг прозрения, пусть частичного, этой истины. 

В тех же рассказах есть и печальный мотив – разрыва между высокими побуждениями и действительным положением вещей. В реальных условиях гибнет поэзия любви. А в «Маленьком романе» подстерегает даже «царство смерти». Спасает лишь нетленное влечение к манящей Дали: «И вся сила моей души, вся печаль и радость – печаль о той, другой, которую я любил тогда, и безотчетная радость весны, молодости – все ушло туда, где на самом горизонте, за южным краем облачного слоя длинной яркой лентой синело море…» 

Бунин, захваченный таинством человеческой души, как ни странно, очень мало касался любовной темы. В 1912 году он сказал корреспонденту «Московской газеты»: «Проблема любви до сих по в моих произведениях не разрабатывалась». Между тем писатель был очень чуток к женской красоте. По его признанию, с отроческих лет ощущал в ней «что-то совсем особенной» - «Нечто эстетическое и половое». Такое восприятие отразилось в образной ткани прозы, за что автора несправедливо заподозрили в «терпкой чувственности». А он, при глубоком понимании духовной и физической природы, пришел к наблюдениям мной направленности. 

В раннем рассказе «Поздней ночью» означены необходимость и невозможность следовать «заповеди радости, для которой мы должны жить на Земле». Эта священная «заповедь» всегда раскрыта Буниным, когда он говорит о поре молодости, цветении мечты. Жажде красоты. 

В его зрелом произведении «Чаша жизни» (1913) дан образ «счастливого лета, что однажды выпадает в жизни каждой девушки». О взволнованном, просветленном ожидании любви, поэтическом предчувствии встречи с тем, кто откроет ее тайны, писатель говорит с особым сердечным трепетом. Душевное и телесное томление слиты здесь в естественном и нравственном порыве. 

Бунин, однако, был «искренним и страстным искателем истины». На этом пути писатель, как персонажи «Чаши жизни», нашел лишь одну каплю меда в горьком сосуде Бытия. Немногие рассказы 1910-х гг., где так или иначе освещено продолжение «счастливого лета» («При дороге», «Чаша жизни». «Братья». «Легкое дыхание», «Сын Чанга»), представляют собой мрачную, иногда трагическую картину. Ее появление часто ошибочно объясняют авторским признанием неизживаемости врожденно-двойственной человеческой натуры. 

Позиция художника была несравненно гуманнее и прозорливее. 

Да, Бунина притягивал к себе «тайны души», русской – прежде всего. Тем не менее в художественный своих созданиях он никогда не ограничивался установлением метафизических противоречий поведения героев. Утраты светлых грез о любви тоже имели свое основание. 

Несчастная, всеми заброшенная, совсем еще «зеленая» девчонка Парашка («При дороге», 1913) отдается первому встречному, оказавшемуся вором, негодяем. Автор не затеняет ее инстинктивного тяготения к мужскому сильному началу, желание «расплескать вино» своей расцветающей женственности. Только не в том лежит исток развернувшейся драмы. Непроясненность простейших понятий, одиночество, нечистая обстановка, в которой живет Парашка, делают ее легкой наживой для потенциального преступника. Несчастная, едва попав под его власть, болезненно ощущает страшную зыбкость, порочность своего существования. «Сердце затрепетало. Батюшка! – со слезами хотела крикнуть она – и одним криком этим выразить всю муку и беспомощность. – Батюшка, - хотела она сказать, - он погубил, опоганил меня, я не его, я не знаю, кого люблю…» Но отец не помог дочери, а бессознательно, в опьянении, усилил ее потрясении. 

«Не знаю, кого люблю», «уж очень я часто сбиваюсь» («Сны Чанга»), «думать не умею! Не научен!» («Деревня») – этот ряд признаний, вложенных в уста хороших, совестливых людей, раскрывает причин в многих трагичных явлений. Писатель, воплощая этот грустный факт, не без иронии очень широко его обобщает в рассказе «Сны Чанга»: «… все мы говорим «не знаю, не понимаю» только в печали; в радости всякое живое существо уверено, что оно все знает, все понимает». Гибель чистых девичьих надежд тоже берет свое начало в стихии неведения, легкомысленного или вынужденного. 

На другом, по сравнению с Парашкой, жизненном «полюсе» находится юная красавица, дочь богатых аристократов Оля Мещерская («Легкое дыхание», 1916). Однако ее судьба не может не напомнить горькую долю маленькой обитательницы дома «при дороге». Только произошедшее с Олей не поддается столь же легкой расшифровке. 

С первых строк рассказа складывается двойственное впечатление: грустного пустынного кладбища, где на одном из крестов – «фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами». Жизнь и смерть, радость и слезы – символ судьбы Оли Мещерской. Контраст этот развит и далее. Безоблачное детство, отрочество героини и страшные события ее последнего года жизни Полудетское состояние бегающей на перемены ученицы, и тут же чуть ли не горделивое признание, что она уже женщина. Спокойная беседа девушки с начальницей гимназии в солнечном кабинете и непосредственно за тем – краткие сообщения об убийстве Мещерской ее любовником, которого она хотела бросить. 

Наше внимание постоянно направляется к таким потаенным пружинам Олиного поведения. Автор «затягивает» объяснение причин гибели девушки. А потом поражает смыслом этого события. Затем открывает еще более неожиданную тайну – случайную связь юного существа с 56-летник Малютиным. Сложная композиция (от факта смерти Оли к ее детству, затем к недавнему прошлому и его истокам, после чего к раннему, чистому, мечтательному времени) позволяет, однако, сохранить до конца повествования дыхание красоты, «бессмертно сияющие» «чистым взглядом» глаза. Неоднозначны авторские оценки. Но вовсе не потому, что Бунин оправдывает или любуется, как считали некоторые, странными «деяниями» Мещерской. 

Писатель много позже определил собственный взгляд на героиню рассказа: «… мы называем это утробностью, а я там назвал легким дыханием. Такая наивность и легкость во всем. И в дерзости, и в смерти, и есть «легкое дыхание», «недумание». Знакомое слово «недумание» отсылает к страдальческому вскрику Парашки: «Не знаю, кого люблю…» 

Бездумно порхающая, очаровательная девушка делается игрушкой для совершенно равнодушных к ней людей: минутным наслаждением развращенного Малютина, источником вожделения и честолюбивых помыслов ее убийцы – «плебейского вида» офицера. А она даже не замечает этого. 

В поступках Оли нет ни порока, ни мести, ни раскаяния, ни твердости решений. Но как раз такой поворот страшен: гибнет создание, не понимающее ужаса своего положения. До конца краткой, как миг, жизни юная красавица несет в себе «легкое дыхание». А автор «рассеивает» его в «мире. В этом облачном небе, в этом холодном весеннем ветре». 

В тексте выразительными средствами «закреплен» комплекс «недумания» - в Олином неостановимом кружении на балах, катке; в вихревом беге по залам гимназии. Зримо оттенена неожиданная смена настроений повтором слова «вдруг», необычность реакции – однозначными речевыми конструкциями: «она совсем сошла с ума», «я совсем сошла с ума». А в конце повествования приведено комичное, вычитанное когда-то Олей из старинной книги определение женской красоты. Улыбку вызывают сами ее признаки (главный среди них «легкое дыхание»), наивная вера девушки в их магию, «захлебывание» при их перечислении, откровенная проверка Олей себя на принадлежность к клану прекрасных женщин. Уж не испытывала ли Оля свои чары на своих поклонниках? Видимо, так и было. Тогда будто неясно, зачем столь высоко почтил писатель «легкое дыхание». 

Ничего странного тут нет. Ведь Мещерская поистине обладала этим «легким дыханием» - жаждой какой-то особенной судьбы, достойной избранных. Не зря о такой мечте сказано «под занавес», в виде просветленного аккорда рассказа. Олино неподдельное горение длилось до конца ее жизни и могло бы вылиться в большое счастье, но не вылилось. Автор и оставляет миру не красоту девушки, конечно же, не ее печальный опыт, а лишь эти потенциальные возможности. Они не могут исчезнуть, как не исчезнет никогда человеческая тяга к совершенству. 

Мотив любви и смерти усиливается, сгущается в творчестве Бунина, а в рассказе «Дело корнета Елагина» превращается в какой-то рок, который тяготеет над героями и от которого невозможно уйти. Оба героя рассказа – натуры экзальтированные, чувствительные, необычайные. Какая-то неведомая сила влечет их друг к другу и сближает. Им бы познать счастье взаимной любви: оба одаренные, способные на самоотверженное чувство. Но этого недостаточно. Снова любовь обусловлена внешними, социальными факторами. Сосновская, актриса одаренная и яркая, развращена окружением, всеобщим поклонением, многочисленными поклонниками. Двадцати двухлетней корнет Елагин тоже развращен светом, армейской жизнью, богатством, хотя ему не чуждо чувство чести, фамильной гордости, достоинства истинного русского дворянина. И все-таки люди эти и их любовь обречены. Елагин понимает, что родители никогда не благословят его на брак с актрисой. Для Сосновской становится очевидным, что эту безумную, неузаконенную связь ей не простит общество. Но страшно другое: над обоими тяготение сознание ненужности и никчемности жизни. «Дошел я, брат, до какого-то безразличия: все, все равно! Нынче хорошо, ну, и слава Богу, а что завтра будет – наплевать», - признается Елагин. Подобные мысли рождаются и у Сосновской: «Свет скучен, смертельно скучен, а душа моя стремится к чему-то необыкновенному». Поэтому ей остается «только любовь или смерть». Любовь, о которой она так мечтала и к которой так стремилась, не дает ответы на вопросы, терзавшие ее душу, и она, страстно любившая жизнь, избирает смерть, которую принимает от человека, любившего ее больше жизни.  

Рассказ «Дело корнета Елагина» был задуман автором как авантюрный роман, как увлекательная уголовная история. Но получилась трагедия двух влюбленных. Повествующая о том, как истинная любовь не может мириться с окружающей средой и обывательской действительностью. Герои предпочитают двойное самоубийство, но когда Елагин исполнил просьбу возлюбленной и выстрелил в нее, то в ужасе от содеянного не смог сделать то же самое над собой. Бунин рисует такую силу страсти, которая находится почти на грани безумия, достоверно и убедительно воссоздает обстановку, в которой происходит убийство. Этот тонкий психологический анализ душевного состояния героев сближает писателя с гениальным психологом русской литературы – Достоевским. 

В прозе Бунина 1910-х гг. отражена, скорее, нелюбовь, чем любовь. Тем не менее влечение к этому чувству исполнено поэзии и страстной силы.  

Поэтому возникает глубокое авторское сопереживание заблудшим,  недумающим людям. Прекрасный сам по себе, душевный подъем как бы не находит нужной формы для своего обитания и реализации. 

С отъездом в 1920 году в эмиграцию Бунин начинает пристально вглядываться в прошлое. «И эти пасхальные напевы… Все вспоминалась молодость. Все как будто хоронил я – всю прежнюю жизнь, Россию…», - записал он в дневнике. Мучительно состояние утраты определило характер его прозы трех с лишком десятилетий, проведенных во Франции. Писатель теперь глубоко проникает в индивидуальное состояние личности, именно в нем черпая ответ на глобальные вопросы о жизни, любви, смерти. Намечается иной, по сравнению с предшествующим, путь поиска: не от общего к его конкретному воплощению, а от неповторимого опыта к пониманию сущности бытия. 

Любовное чувство и здесь не освобождается от драматического, нередко трагического исхода. Но объемно и детально представлен весь комплекс переживаний. Их сила, красота, сложность открыты художником. 

В записях, связанных с работой (1927-1938) Бунина над романом «Жизнь Арсеньева», есть такое наблюдение: «Вечная, вовеки одинаковая любовь мужчины к женщине, ребенка и матери, вечные печали и радости человека, тайна его рождения, существования, смерти». В тайне индивидуальных чувствований обнаруживает Бунин смысл вечного. 

По такому принципу написана замечательная повесть «Митина любовь» (1924). Проявилась в ней и еще одна особенность бунинского творчества эмиграционных лет. Ностальгия по отчей земле сказалась в воспроизведении русского быта, родной атмосферы деревни и Москвы.  

Но все личные ощущения, мысли Мити, реалии обстановки, в которой он находится, подняты рукой мастера до бытийных обобщений. 

Сюжетная канва чрезвычайно проста. Страстно любимая Митей Катя закружилась в фальшивой, богемной среде и изменила ему. Страдания молодого человека, почти мальчика, составляют содержание повести, завершаются его самоубийством. В мучительных переживаниях героя автор, прежде всего, раскрыл непреодолимую власть над человеком любви, ее всепроникающую силу. 

Именно чувство к Кате пробуждает в Мите воспоминание о далеких детских годах. Когда «все его существо» ждало «сказочного мира любви». Об одной весне, ставшей днями «сплошной влюбленности в кого-то и во что-то». Начало жизни сближено, переплетено с предчувствием любви. 

Постоянные думы о девушке пронизывают все другие впечатления героя, особенно восприятие таинств природы. «Мир опять был преображен», опять полон как будто чем-то посторонним. И это постороннее была Катя…» Любовь не уподоблена весне, а уравнена с нею: «Еще… еще пусто, серо было в поле. И все это была нагота молодости, поры ожидания – и все это была Катя». Ее он видит в кругу своей семьи, ощущает острую потребность, чтобы она разделила с ним «родную деревенскую старину», «в которой жили и умирали, здесь, в этой усадьбе, в этом доме, его отцы и деды». Круг бытия замкнулся: от первой детской мечты через слияние со всем миром к его продолжению с Катей – такова поступь любви. Она определяет сущность жизни. 

В отношениях молодых людей прояснены многие загадки этого чувства. Истинная страсть очищает, одухотворяет плотские порывы Мити. «Женское» в его сознании сопряжено только с любимой. Молодая солдатка Аленка привлекла Митю именно отдаленным сходством с его возлюбленной. Но единственно с Катей чувственное влечение, сливаясь с другими переживаниями, доводило юношу до «какого-то предсмертного блаженства». С Аленкой «блаженства, восторга, истомы всего существа» не было и в помине. Герой не может разделить зовы души и тела, они и есть неделимая природа человека. Митя безрассудно предан буквально всему, что свойственно любимой и даже что просто соприкасается с ней: «Вот этот запах перчатки – разве это тоже не Катя, не любовь, не душа, не тело?» Эмоциональные напряжения героя, вызванные лишь воспоминаниями о бытовых подробностях, связанных с Катей, позволяют увидеть одну из самых удивительных способностей любящих людей – идеализировать предмет своего поклонения.  

Творческое воображение возвышает обычное, нередко низкое.  

В повести, однако. Зримо проявлена и оборотная сторона этой способности. Боль разочарований постоянно преследует Митю. Образ Кати двоится? Она то родная, прекрасная, то «подлинная, обыкновенная». Митя попеременно испытывает обостренную близость с Катей, гордость ею и враждебность, «болезненное счастье» и «болезненное несчастье». Идеальное не совпадает с реальным. Все в сознании молодого человека спутано, неясно. 

Писатель склонен подчеркнуть здесь важную для себя мысль о неустойчивости человеческого сознания, усиленную в повести молодостью, неопытностью героя. В разных вариантах говорится о Мите одно: «Он не знал, за что любил, не мог точно сказать. Чего хотел…» Такое наблюдение имеет неоднозначный смысл. Тут признание и инстинктивного максимализма любви, о зыбкости представлений о переживаемом. Последний мотив своеобразно развит на протяжении всего произведения. Митю мучает «кажимость» происходящего. Бесчисленны в повествовании обороты: «казалось ему», «упорно казалось ему», «как будто не было», «начало что-то». Настойчивыми указаниями на шаткость всех впечатлений «прошито» повествование. Таков исток многих важных моментов. Отношения с Катей почти призрачны, так как основываются в действительности на отсутствовавшем в девушке, «прелестнейшем в мире, чего от нее хотел. Требовал Митя». С Аленкой он чувствует себя «лунатиком, покоренным чьей-то посторонней волей». «Я с ума схожу», - думает юноша. 

«Лунатизм» показателен для поведения не только еще незрелого героя повести, это еще один печальный знак общечеловеческой противоречивости. Чувственность разрушает ясность поступков. В ожидании ночного свидания с Аленкой, Митя совершает «неожиданные для самого себя» действия. Но и при встрече с легкомысленной Катей понять истинное положение вещей ему мешают наплывы страстной истомы. Романтическая влюбленность, серьезность чувства свободно совмещаются с угарной жаждой телесных наслаждений.  

Финал страданий Мити страшен. Получив от Кати известие о ее измене, он испытывает боль, которая была так сильна, так нестерпима, что несчастный схватил «тяжелый ком револьвера и, глубоко и радостно вздохнув, раскрыл рот и с силой, с наслаждением выстрелил». Невыносимая боль как исток наслаждения смертью – реакция на обрыв любви – основы жизни. Тем не менее, правильно заметил немецкий поэт Р.Рильке, что бунинский герой «погрузил весь мир на маленький, устремляющийся от него кораблик «Катя». Сделал так Митя по нетленному закону любви, не уразумев, однако. Что она была обращена к вымышленной им, несуществующей Кате. Гибель юноши подтверждает всеподчиняющую власть и трагичность этого чувства. 

В повести по-новому воплощено устойчивое, думается, для Бунина представление о тесной. Внутренней связи между целым и частями громадного земного царства. В рассказе «Братья» (1914) есть определение жажды, именуемой любовью: «… вместить в свое сердце весь зримый и незримый мир и вновь отдать его кому-то». Митя истинно копит для Кати увиденное, услышанное, продуманное, хочет подарить любимой ценности сущего и вместе с нею продолжить живую жизнь. Но при участии в вечном процессе Митя теряет невосполнимое звено: Катя не принимает его даров. Гармония развития нарушается. 

Болезненное ощущение распада священных основ бытия обостряло память писателя. В ней были подчеркнуты реально протекавшие светлые переживания и мучительно противоречивые побуждения – все то, что хранила душа и спустя годы мысль. Бунин сам неоднократно говорил о свойственной ему «печали пространства и времени». В 1921 году она записал: «Я жажду и живу не только своим настоящим, но и своей прожитой жизнью и тысячами чужих жизней, современных мне, и прошлым всей истории всего человечества со всеми его странами. Такая удивительная свобода «перемещения» стала возможной потому,  что память не только вобрала , но и углубила непосредственные впечатления личности, вызванные безграничным миром. Такому его освоению в детстве, юности, молодости и была посвящена «Жизнь Арсеньева». 

Признавая,  что и «впрямь есть много автобиографического» в этом произведении, Бунин тем не менее сопротивлялся отождествлению изображенного с собственной жизненной историей. Справедливо, поскольку реальные события и факты прошлого были скорректированы и подчинены художественному осмыслению, всего того,  что довелось писателю «видеть в этом мире, чувствовать, думать, любить, ненавидеть». Смысл памяти усложнился и расширился до духовного опыта создателя романа. 

Сборник рассказов «Темные аллеи» можно назвать энциклопедией любовных драм. Писатель создавал его в годы второй мировой войны (1937-1944). Позже, когда книга увидела свет и читатели были потрясены «вечной драмой любви», Бунин в одном из писем признавался: «Она говорит о трагичном и о многом нежном и прекрасном, - думаю, что это самое лучшее и самое оригинальное, что я написал в жизни». И хотя во многих рассказах любовь, о которой поведал писатель, трагична, Бунин утверждает, что всякая любовь – великое счастье, даже если она завершается разлукой, гибелью, трагедией. К такому выводу приходят бунинские герои, потерявшие, проглядевшие или сами разрушившие свою любовь. Но это прозрение, просветление приходит к героям слишком поздно, как, например, к Виталию Мещерскому, герою рассказа «Натали». Бунин поведал историю любви студента Мещерского к юной красавице Натали Сенкевич, об их разрыве, долгом одиночестве. Трагедия этой любви кроется к характере Мещерского, который испытывает к одной девушке искренне и возвышенное чувство, а к другой – «страстное телесное упоение». И то и другое кажется ему любовью. Но любить сразу двух невозможно. Физическое влечении к Соне быстро проходит, большая, настоящая любовь к Натали остается на всю жизнь. Лишь на короткое мгновение героям подарено подлинное счастье любви, но автор завершил идиллический союз Мещерского и Натали безвременной смертью героини. 

В рассказах о любви Иван Бунин утверждал истинные духовные ценности, красоту и величие человека, способного на большое, самоотверженное чувство, рисовал любовь как чувство высокое, идеальное, прекрасное, несмотря на то, что она несет не только радость и счастье, но чаще – горе, страдание, смерть. 

Рассказы цикла «Темные аллеи», как подчеркивал автор, были полностью вымышленными, но тоже основанными на удержанных душой и позже заново понятых переживаниях. 

Неслучайно в подавляющем большинстве повествование ведется ретроспективно, в форме воспоминаний героев о молодости. Так донесены реалии чувственной памяти писателя.

… Осталось для людей закрыто,
Что было там говорено
И сколько было позабыто

Бунин же пишет о незабвенном, что проложило след в человеческом сердце. Любовь, разумеется, занимает в этом ряду первое место.  

Отношения возлюбленных нередко завершаются в рассказах трагедией. Однако Бунин вовсе не имел в виду неминуемой. Природной связи света жизни и мрака небытия в этом чувстве. Смертный исход всегда психологически мотивирован: жестокостью властителей женщин («Генрих», «Дубки», «Пароход «Саратов») или муками ревности, влекущими брошенных мужчин к самоубийству («Кавказ»); столкновением чистой страсти с душевной пустотой либо вопиющей пошлостью («Галя Ганская», «Зойка и Валерия»). 

Художника между тем очень мало занимали общественные истоки трагедии, хотя положение героев всюду социально конкретизировано.  В бунинском цикле нет помещиков – погубителей крестьянских девушек, ни богатых развратников, покупающих женскую красоту. Даже когда речь заходит о продажных женщинах, то оттенена не драма их положения, а страшная внутренняя метаморфоза: унизительное ремесло принято безропотно, даже не без некоторого удовольствия («Мадрид», «Второй кофейник»). Слепое, животное вожделение – главный исход болезненных эмоций писателя («Муза», «Ночлег», «Антигона»). 

Настрой рассказов вовсе не благостный. В отношениях мужчины и женщины, к чему приковано авторское внимание, особенно пугает угасание человеческой памяти даже о самых удивительных дарах судьбы. Люди незаметно для себя. Преступно для жизни, хоронят свое сердце. 

В «Темных аллеях» Надежда, пережившая некогда счастье большой любви, тридцать лет «все одним жила», для нее «все проходит. Да не все забывается». А былой возлюбленный Надежды, случайно встретясь с ней, лишь на мгновение вспоминает «самое дорогое, что имел в жизни», и тут же успокаивается. Это нелепое спокойствие – знак омертвения в прошлом такой яркой, страстной личности.

Мудрый доктор («Речной трактир») верит в истину: «… ведь от всего остаются в душе жестокие следы, то есть воспоминания, которые особенно жестоки, мучительны, если вспоминается что-нибудь счастливое…» О вспышках света от былых радостей, будто оттесненных сонным существованием, Бунин пишет с редкой чувственной конкретностью, как бы заново проявляет краски минувшего. Одинокий человек («Поздний час») сам едет туда, где давно пережил «недоумение счастья», и снова видит в небе таинственную лучистую, зеленую звезду, «как та прежняя, но не немую и неподвижную» теперь, над могилой девушки. Но он с такой силой вновь в себе переживает утраченную любовь, все ее незабвенные повороты и детали, вплоть до запахов, осязаний, что за одну ночь переосмысливает всю жизнь: «Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет!» Долгие тягостные годы женщины, потерявшей на войне жениха, изнутри освещены их общей несвершившейся мечтой. «И я верю, - говорит она в старости, - горячо верю: где-то там он ждет меня – с той любовью и молодостью, как в тот вечер («Холодная осень»). 

Каждый рассказ сборника – жемчужина прозы писателя, где малейшие элементы чувств, даже облика, одежды, запечатлены «крупным планом». Открытием тайн любви, ее утонченных, прихотливых «переливов» воспринимается цикл этих коротких произведений. И все-таки. Пожалуй, самое поразительное в нем – обращение к загадочным истокам мучительных испытаний, выпавших на долю искренних и чистых людей. Бунин сказал по поводу «Темных аллей»: «Я дал тысячную долю того, как мужчины всех племен и народов «рассматривают» всюду, всегда женщин со своего десятилетнего возраста и др. 90 лет. И если это только развратность, а не нечто в тысячу раз иное, почти страшное…» 

Здесь намек на темные «низины» человеческого подсознания. В рассказах проникновение в эти непонятные явления дано в смягченном варианте – в связи с изображением недюжинных натур. Герои потрясены контрастами своего мироощущения, пытаются их преодолеть. Автор усиливает экспрессией слова, композиционными приемами этот мотив. Так написаны «Натали», «Чистый понедельник».  

В «Натали» - история любви студента первого курса Мещерского к Натали Сенкевич, переданная в его воспоминаниях о долгом периоде: от первого знакомства с девушкой до ее смерти. Память доносит странности расцветающей юности и помогает осознать их. 

Мещерский сам не хотел «нарушать свою чистоту, искать любви без романтики». Натали непорочна, обладает утонченной и гордой душой. Они сразу полюбили друг друга. А рассказ - об их расставании и холодном одиночестве: Натали выходит замуж за нелюбимого человека, а Мещерский вступает в случайную связь с крестьянкой. Внешняя причина одна – неожиданно возникшее накануне встречи с Натали сближение молодого человека с его двоюродной сестрой Соней. Внутренний процесс сложен. 

Как всегда у Бунина. Все событийные повороты, едва обозначены. Явление же, которое занимает автора, в развитии. Уже в конце первой главки раскрыто дисгармоничное самочувствие Мещерского: «… как мне теперь жить в этой двойственности – в тайных свиданиях с Соней и рядом с Натали, одна мысль о которой уже охватывается меня таким чистым любовным восторгом…» 

Почему происходит сближение с Соней? Сразу сообщены его видимые причины – общее среди молодежи стремление к ранним чувственным развлечениям, преждевременная зрелость девушки, ее смелый и вольный нрав. Но главное не в том. Мещерский сам не может представить, что оторвется от жарких объятий Сони. Все его существо навсегда сохранит опьянение этих ночных свиданий. Прекрасно понимая преступность своего поведения, он не может выбрать для себя что-то одно. Неразрешимым кажется юноше вопрос: «За что так наказал меня Бог, за что дал сразу две любви, такие разные и такие страстные, такую мучительную красоту обожания Натали и такое телесное упоение Соней». Оба переживания вначале он называет любовью, и они разрастаются параллельно, предельно обостряя страдания совести.  

Бедность и обманчивость чисто физической близости покажет время. Достаточно было Мещерскому пять дней не видеть Соню, и он забыл свое чувственное наваждение, хотя и слишком поздно: Натали узнала об измене. А многолетняя разлука с ней, к которой стремилась душа, лишь разожгла высокое чувство. Оно и соединило их после долгого разрыва в подлинном, хотя тайном и коротком супружестве.

Главный герой рассказа способен на обожание женщины, на глубокую, ничем не утоляемую тоску по ней, может дать истинное счастье любимой. И все-таки он несет в себе безрассудную стихийную тягу к плотской красоте. В облике Натали и Сони убедительно отражено различие их очарования: воздушность. Хрупкость одной и крупность выразительных форм, гибкость, страстность другой. Мещерский пленен собственной проснувшейся пылкостью, в чем, однако, заложен всеземной инстинкт продолжения рода. Поэтому тело тоже «помнит» свой расцвет и стремится к полному торжеству. Писатель отнюдь не осуждает этого влечения и твердо отъединяет его от разного рода нечистых побуждений. Вот почему его совестливый герой никак не может отказаться от своего наслаждения Соней. Но на этом пути обойдены запросы души, невозможна гармония личности. Мещерский, чуть ли не в единственном числе среди персонажей бунинского цикла, в конце концов, достигает полного счастья. Авторский скепсис, думается, все-таки сказался в завершении рассказа – в преждевременной смерти Натали. 

От Бунина, провидца и психолога, не укрылось ни одно из противоречий внутреннего бытия людей. Представляется, однако, что он наделял красотой любые страстные переживания. Прошлое, осененное сильными эмоциями, рисуется поистине звездным часом человека, сливается со звуками, красками, запахами природы. Либо, напротив, земные и небесные стихии как бы разделяют его несчастье грозой, осенним холодом. В таком обрамлении любовь воспринимается частью большого мира, соответственно ему непреодолимой и вечной, но всегда ощущаемой субъектом как открытие. Все. Что не касается ее, сведено в рассказах к минимуму, нередко герои безымянны, лишены биографии. Зато неповторимое напряжение чувствований, сама поэтическая атмосфера встреч запечатлены с такой сочностью и притягательностью реалий, что произведения, независимо от финала, выглядят воспеванием могучих человеческих порывов.