Я всегда симпатизировал центральным убеждениям.
    Даже вот когда в эпоху военного коммунизма нэп вводили, я не протестовал. Нэп так нэп. Вам видней. Но, между прочим, при введении нэпа сердце у меня отчаянно сжималось Я как бы предчувствовал некоторые резкие перемены.
    И действительно, при военном коммунизме куда как было свободно в отношении культуры и цивилизации Скажем, в театре можно было свободно даже не раздеваться - сиди, в чем пришел. Это было достижение.
    А вопрос культуры - это собачий вопрос Хотя бы насчет того же раздеванья в театре Конечно, слов нету, без пальто публика выгодней отличается - красивей и элегантней Но что хорошо в буржуазных странах, то у нас иногда выходит боком.
    Товарищ Локтев и его дама Нюша Кошелькова на днях встретили меня на улице. Я гулял или, может быть, шел горло промочить - не помню.
    Встречают и уговаривают:
    - Горло, говорят, Василий Митрофанович, от вас не убежит. Горло завсегда при вас, завсегда его прополоскать успеете. Идемте лучше сегодня в театр. Спектакль - "Грелка".
    И, одним словом, уговорили меня пойти в театр - провести культурно вечер.
    Пришли мы, конечно, в театр. Взяли, конечно, билеты Поднялись по лестнице. Вдруг назад кличут. Велят раздеваться.
    - Польта, - говорят, - сымайте.
    Локтев, конечно, с дамой моментально скинули польта А я, конечно, стою в раздумье Пальто у меня было в тот вечер прямо на ночную рубашку надето. Пиджака не было. И чувствую, братцы мои, сымать как-то неловко "Прямо, - думаю, - срамота может произойти". Главное - рубаха нельзя сказать что грязная. Рубаха не особенно грязная Но, конечно, грубая, ночная. Шинельная пуговица, конечно, на вороте пришита крупная. "Срамота, - думаю, - с такой крупной пуговицей в фойе идти"
    Я говорю своим:
    - Прямо, говорю, товарищи, не знаю, чего и делать.
    Я сегодня одет неважно. Неловко как-то мне пальто сымать. Все-таки подтяжки там и сорочка опять же грубая.
    Товарищ Локтев говорит:
    - Ну, покажись.
    Расстегнулся я Показываюсь.
    - Да, - говорит, - действительно, видик...
    Дама тоже, конечно, посмотрела и говорит:
    - Я, говорит, лучше домой пойду. Я, говорит, не могу, чтоб кавалеры в одних рубахах рядом со мной ходили Вы бы, говорит, еще подштанники поверх штанов пристегнули. Довольно, говорит, вам неловко в таком отвлеченном виде в театры ходить.
    Я говорю:
    - Я не знал, что я в театры иду, - дура какая. Я, может, пиджаки редко надеваю. Может, я их берегу, - что тогда?
    Стали мы думать, что делать. Локтев, собака, говорит:
    - Вот чего. Я, говорит, Василий Митрофанович, сейчас тебе свою жилетку дам. Надевай мою жилетку и ходи в ней, будто тебе все время в пиджаке жарко. Расстегнул он свой пиджак, стал щупать и шарить внутри себя.
    - Ой, - говорит, - мать честная, я, говорит, сам сегодня не при жилетке. Я, говорит, тебе лучше сейчас галстук дам, все-таки приличней. Привяжи на шею и ходи, будто бы тебе все время жарко.
    Дама говорит:
    - Лучше, говорит, я, ей-богу, домой пойду. Мне, говорит, дома как-то спокойней. А то, говорит, один кавалер чуть не в подштанниках, а у другого галстук заместо пиджака. Пущай, говорит, Василий Митрофанович в пальто попросит пойти.
    Просим и умоляем, показываем союзные книжки - не пущают.
    - Это, - говорят, - не девятнадцатый год - в пальто сидеть.
    - Ну, - говорю, - ничего не пропишешь. Кажись, братцы, надо домой ползти.
    Но как подумаю, что деньги заплачены, не могу идти - ноги не идут к выходу.
    Локтев, собака, говорит:
    - Вот чего Ты, говорит, подтяжки отстегни, - пущай их дама понесет заместо сумочки. А сам валяй, как есть: будто у тебя это летняя рубашка апаш и тебе, одним словом, в ней все время жарко.
    Дама говорит:
    - Я подтяжки не понесу, как хотите. Я, говорит, не для того в театры хожу, чтоб мужские предметы в руках носить. Пущай Василий Митрофанович сам несет или в карман себе сунет.
    Раздеваю пальто. Стою в рубашке, как сукин сын.
    А холод довольно собачий. Дрожу и прямо зубами лязгаю. А кругом публика смотрит.
    Дама отвечает:
    - Скорей вы, подлец этакий, отстегивайте помочи. Народ же кругом ходит. Ой, ей-богу, лучше я домой сейчас пойду.
    А мне скоро тоже не отстегнуть. Мне холодно. У меня, может, пальцы не слушаются - сразу отстегивать. Я упражнения руками делаю.
    После приводим себя в порядок и садимся на места.
    Первый акт проходит хорошо. Только что холодно. Я весь акт гимнастикой занимался.
    Вдруг в антракте задние соседи скандал поднимают. Зовут администрацию. Объясняют насчет меня.
    - Дамам, - говорят, - противно на ночные рубашки глядеть. Это, говорят, их шокирует. Кроме того, говорят, он все время вертится, как сукин сын.
    Я говорю:
    - Я верчусь от холода. Посидите-ка в одной рубахе. А я, говорю, братцы, и сам не рад. Что же сделать?
    Волокут меня, конечно, в контору. Записывают все как есть.
    После отпускают.
    - А теперь, - говорят, - придется вам трешку по суду отдать.
    Вот гадость-то! Прямо не угадаешь, откуда неприятности...

    1927