Этот разговор я записал дословно. И пусть читатель плюнет мне в глаза, если я хоть что-нибудь преувеличил. Я ничего не преувеличил. Все в аккурат так и было. Разговор произошел в тюрьме. В приемной комнате. Мать пришла на свидание к сыну.
Встреча была сердечная. Мамаша радостно плакала.
Сын тоже посапывал носом.
После первых слез и горячих поцелуев мать и сын уселись на скамейку рядышком.
- Ну так, - сказал сын. - Пришла, значит.
- Пришла, Васенька, - сказала мать.
- Так, - повторил сын.
Он с любопытством посмотрел на серую казенную стену, потом на дверь, на печку и наконец перевел взгляд на свои сандалии.
- Так, - в третий раз сказал сын и вздохнул...
Мать тоже вздохнула и, перебирая пальцами бахромки байкового своего платка, посмотрела по сторонам.
- Ну вот, - сказал сын и шумно высморкался.
Оба после этого сидели молча минуты три.
Наконец сын сказал:
- А свиданье, мамаша, нынче сильно ограничили.
Двадцать минут, говорят, дается на свиданье.
- Мало это, Васенька, - укоризненно сказала мать.
- Да уж, конечно, немного, - сказал сын.
- Я так думаю, Васенька, что нам очень даже мало - двадцать минут-то. Не поговорить с родным человеком, ничего такого...
Мать покачала головой и добавила:
- Ну уж я пойду, Васенька.
- Ну иди, мамаша.
Оба оживленно встали, вздохнули и поцеловались.
Сын сказал:
- Ну так. Ладно. Заходи, мамаша... Да чего я еще хотел сказать? Да, плита-то в кухне все еще дымит, мамаша?
- Плита-то? Дымит, Васенька. Обязательно дымит.
Давеча всю квартиру дымом заразило.
- Ну так... Иди, мамаша.
Мать и сын полюбовались друг другом и разошлись.
1926