В воскресенье, рано утром, к Ивану Дегтяреву явился тесть, Наум Кречетов, нестарый еще, расторопный мужик, хитрый и обаятельный. Иван не любил тестя; Наум, жалеючи дочь, терпел Ивана.
    – Спишь? – живо заговорил Наум. – Эхха!.. Эдак, Ванечка, можно все царство небесное проспать. Здравствуйте.
    – Я туда не сильно хотел. Не устремляюсь.
    – Зря. Вставай-ка... Поедем съездим за дровишками. Я у бригадира выпросил две подводы. Конечно, не за "здорово живешь", но черт с ним – дров надо.
    Иван полежал, подумал... И стал одеваться.
    – Вот ведь почему молодежь в город уходит? – заговорил он. – Да потому, что там отработал норму – иди гуляй. Отдохнуть человеку дают. Здесь как проклятый: ни дня, ни ночи. Ни воскресенья.
    – Што же, без дров сидеть? – спросила Нюра, жена Ивана. – Ему же коня достали, и он же еще недовольный.
    – Я слыхал: в городе тоже работать надо, – заметил тесть.
    – Надо. Я бы счас с удовольствием лучше водопровод пошел рыть, траншеи: выложился раз, зато потом без горя – и вода и отопление.
    – С одной стороны, конечно, хорошо – водопровод, с другой – беда: ты б тогда совсем заспался. Ну, хватит, поехали.
    – Завтракать будешь? – спросила жена.
    Иван отказался – не хотелось.
    – С похмелья? – полюбопытствовал Наум.
    – Так точно, ваше благородие!
    – Да-а... Вот так. А ты говоришь – водопровод... Ну, поехали.
    День был солнечный, ясный. Снег ослепительно блестел. В лесу тишина и нездешний покой.
    Ехать надо было далеко, верст двадцать: ближе рубить не разрешалось, Наум ехал впереди и все возмущался:
    – Черт те чего!.. Из лесу в лес – за дровами.
    Иван дремал в санях. Мерная езда убаюкивала.
    Выехали на просеку, спустились в открытую логовину, стали подыматься в гору. Там, на горе, снова синей стеной вставал лес.
    Почти выехали в гору... И тут увидели, недалеко от дороги, – пять штук. Вышли из леса, стоят, ждут. Волки.
    Наум остановил коня, негромко, нараспев заматерился:
    – Твою в душеньку ма-ать... Голубочки сизые. Выставились.
    Конь Ивана, молодой, трусливый, попятился, заступил оглоблю. Иван задергал вожжами, разворачивая его. Конь храпел, бил ногами – не мог перешагнуть оглобину.
    Волки двинулись с горы, Наум уже развернулся, крикнул:
    – Ну, што ты?!
    Иван выскочил из саней, насилу втолкал коня в оглобли... Упал в сани. Конь сам развернулся и с места взял в мах.
    Наум был уже далеко.
    – Грабю-ут! – заполошно орал он, нахлестывая коня.
    Волки серыми комками податливо катились с горы, наперерез подводам.
    – Грабю-ут! – орал Наум.
    "Что он, с ума сходит? – невольно подумал Иван. – Кто кого грабит?"
    Он испугался, но как-то странно: был и страх, и жгучее любопытство, и смех брал над тестем. Скоро, однако, любопытство прошло. И смешно тоже уже не было. Волки достигли дороги метрах в ста позади саней и, вытянувшись цепочкой, стали легко нагонять. Иван крепко вцепился в передок саней и смотрел на волков.
    Впереди отмахивал крупный, грудастый, с паленой мордой... Уже только метров пятнадцать – двадцать отделяло его от саней. Ивана поразило несходство волка с овчаркой. Раньше он волков так близко не видел и считал, что это что-то вроде овчарки, только крупнее. Сейчас понял, что волк – это волк, зверь. Самую лютую собаку еще может в последний миг что-то остановить: страх, ласка, неожиданный властный окрик человека. Этого, с паленой мордой, могла остановить только смерть. Он не рычал, не пугал... Он догонял жертву. И взгляд его круглых желтых глаз был прям и прост.
    Иван оглядел сани – ничего, ни малого прутика. Оба топора в санях тестя. Только клок сена под боком да бич в руке.
    – Грабю-ут! – кричал Наум.
    Ивана охватил настоящий страх.
    Передний, очевидно вожак, стал обходить сани, примериваясь к лошади. Он был в каких-нибудь двух метрах... Иван привстал и, держась левой рукой за отводину саней, огрел вожака бичом. Тот не ждал этого, лязгнул зубами, прыгнул в сторону, сбился с маха... Сзади налетели другие. Вся стая крутнулась с разгона вокруг вожака. Тот присел на задние лапы, ударил клыками одного, другого... И снова, вырвавшись вперед, легко догнал сани. Иван привстал, ждал момента... Хотел еще раз достать вожака. Но тот стал обходить сани дальше. И еще один отвалил в сторону от своры и тоже начал обходить сани-с другой стороны. Иван стиснул зубы, сморщился... "Конец. Смерть". Глянул вперед.
    Наум нахлестывал коня. Оглянулся, увидел, как обходят зятя волки, и быстро отвернулся.
    – Грабю-ут!
    – Придержи малость, отец!.. Дай топор! Мы отобьемся!..
    – Грабю-ут!
    – Придержи, мы отобьемся!.. Придержи малость, гад такой!
    – Кидай им чево-нибудь! – крикнул Наум.
    Вожак поравнялся с лошадью и выбирал момент, чтоб прыгнуть на нее. Волки, бежавшие сзади, были совсем близко: малейшая задержка, и они с ходу влетят в сани – и конец. Иван кинул клочок сена; волки не обратили на это внимания.
    – Отец, сука, придержи, кинь топор!
    Наум обернулся:
    – Ванька!.. Гляди, кину!..
    – Ты придержи!
    – Гляди, кидаю! – Наум бросил на обочину дороги топор.
    Иван примерился... Прыгнул из саней, схватил топор... Прыгая, он пугнул трех задних волков, они отскочили в сторону, осадили бег, намереваясь броситься на человека. Но в то самое мгновение вожак, почувствовав под собой твердый наст, прыгнул. Конь шарахнулся в сторону, в сугроб... Сани перевернулись: оглобли свернули хомут, он захлестнул коню горло. Конь захрипел, забился в оглоблях. Волк, настигавший жертву с другой стороны, прыгнул под коня и ударом когтистой лапы распустил ему брюхо повдоль. Три отставших волка бросились тоже к жертве. В следующее мгновение все пять рвали мясо еще дрыгавшей лошади, растаскивали на ослепительно белом снегу дымящиеся клубки сизо-красных кишок, урчали, вожак дважды прямо глянул своими желтыми круглыми глазами на человека...
    Все случилось так чудовищно скоро и просто, что смахивало скорей на сон. Иван стоял с топором в руках, растерянно смотрел на жадное, торопливое пиршество. Вожак еще раз глянул на него... И взгляд этот, торжествующий, наглый, обозлил Ивана. Он поднял топор, заорал что было силы и кинулся к волкам. Они нехотя отбежали несколько шагов и остановились, облизывая окровавленные рты. Делали они это так старательно и увлеченно, что, казалось, человек с топором нимало их не занимает. Впрочем, вожак смотрел внимательно и прямо. Иван обругал его самыми страшными словами, какие знал, взмахнул топором и шагнул к нему... Вожак не двинулся с места. Иван тоже остановился.
    – Ваша взяла, – сказал он. – Жрите, сволочи. – И пошел в деревню. На растерзанного коня старался не смотреть. Но не выдержал, глянул... И сердце сжалось от жалости, и злость великая взяла на тестя. Он скорым шагом пошел по дороге.
    – Ну погоди!.. Погоди у меня, змей ползучий. Ведь отбились бы и конь был бы целый. Шкура.
    Наум ждал зятя за поворотом. Увидев его живого и невредимого, искренне обрадовался:
    – Живой? Слава те господи! – На совести у него все-таки было нелегко.
    – Живой! – откликнулся Иван. – А ты тоже живой?
    Наум почуял в голосе зятя недоброе. На всякий случай зашагнул в сани.
    – Ну, что они там?..
    – Поклон тебе передают. Шкура!..
    – Чего ты? Лаешься-то?..
    – Счас я тебя бить буду, а не лаяться. – Иван подходил к саням.
    Наум стегнул лошадь.
    – Стой! – крикнул Иван и побежал за санями. – Стой, паразит!
    Наум опять нахлестывал коня... Началась другая гонка: человек догонял человека.
    – Стой, тебе говорят! – крикнул Иван.
    – Заполошный! – кричал в ответ Наум. – Чего ты взъелся-то? С ума, что ли, спятил? Я-то при чем здесь?
    – Ни при чем?! Мы бы отбились, а ты предал!..
    – Да где же отбились?! Где отбились-то, ты што!
    – Предал, змей! Я тебя проучу малость. Не уйдешь ты от меня, остановись лучше, одного отметелю – не так будет позорно. А то при людях отлуплю, и расскажу все... Остановись лучше!
    – Сейчас – остановился, держи карман! – Наум нахлестывал коня. – Оглоед чертов... откуда ты взялся на нашу голову!
    – Послушай доброго совета – остановись! – Иван стал выдыхаться. – Тебе же лучше: отметелю и никому не скажу.
    – Тебя, дьявола, голого почесть в родню приняли, и ты же на меня с топором! Стыд-то есть или нету?
    – Вот отметелю, потом про стыд поговорим. Остановись! – Иван бежал медленно, уже далеко отстал, И наконец вовсе бросил догонять. Пошел шагом.
    – Найду, никуда не денешься! – крикнул он напоследок тестю.
    Дома у себя Иван никого не застал: на двери висел замок. Он отомкнул его, вошел в дом. Поискал в шкафу... Нашел недопитую вчера бутылку водки, налил стакан, выпил и пошел к тестю. В ограде тестя стояла выпряженная лошадь.
    – Дома, – удовлетворенно сказал Иван. – Счас будем уроки учить.
    Толкнулся в дверь – не заперто. Он ждал, что будет заперто. Иван вошел в избу...
    Его ждали: в избе сидели тесть, жена Ивана и милиционер. Милиционер улыбался:
    – Ну что, Иван?
    – Та-ак... Сбегал уже? – спросил Иван, глядя на тестя.
    – Сбегал, сбегал. Налил шары-то, успел?
    – Малость принял для... красноречия. – Иван сел на табуретку.
    – Ты чего это, Иван? С ума, что ли, сошел? – поднялась Нюра. – Ты што?
    – Хотел папаню твоего поучить... Как надо человеком быть.
    – Брось ты, Иван, – заговорил милиционер, – Ну, случилось несчастье, испугались оба... Кто же ждал, что так будет? Стихия.
    – Мы бы легко отбились. Я потом один был с ними...
    – Я же тебе бросил топор? Ты попросил, я бросил. Чего еще-то от меня требовалось?
    – Самую малость: чтоб ты человеком был, а ты – шкура. Учить я тебя все равно буду.
    – Учитель выискался! Сопля... Гол как сокол, пришел в дом на все на готовенькое да еще грозится. Да еще недовольный всем: водопроводов, видите ли, нету!
    - Да не в этом дело, Наум, – сказал милиционер, – При чем тут водопровод?
    – В деревне плохо!.. В городе лучше, – продолжал Наум. – А чево приперся сюда? Недовольство свое показывать? Народ возбуждать против Советской власти?
    – От сука! – изумился Иван. И встал. Милиционер тоже встал.
    – Бросьте вы! Пошли, Иван...
    – Таких взбудителев-то знаешь куда девают? – не унимался Наум.
    – Знаю! – ответил Иван. – В прорубь головой... – И шагнул к тестю.
    Милиционер взял Ивана под руки и повел из избы. На улице остановились, закурили.
    – Ну не паразит ли! – все изумлялся Иван. – И на меня же попер.
    – Да брось ты его!
    – Нет, отметелить я его должен.
    – Ну и заработаешь! Из-за дерьма.
    – Куда ты меня счас?!
    – Пойдем, переночуешь у нас... Остынешь. А то себе хуже сделаешь. Не связывайся.
    – Нет, это же... што ж это за человек?
    – Нельзя, Иван, нельзя: кулаками ничего не докажешь.
    Пошли по улице по направлению к сельской кутузке.
    – Там-то не мог? – спросил вдруг милиционер.
    – Не догнал! – с досадой сказал Иван. – Не мог догнать.
    – Ну вот... Теперь – все, теперь нельзя.
    – Коня жалко.
    – Да...
    Замолчали. Долго шли молча.
    – Слушай: отпусти ты меня. – Иван остановился. – Ну чего я в воскресенье там буду?! Не трону я его.
    – Да нет, пойдем. А то потом не оберешься... Тебя жалеючи, говорю. Пойдем счас в шахматишки сыграем... Играешь в шахматы?
    Иван сплюнул на снег окурок и полез в карман за другой папироской.
    – Играю.