Перед судебным следователем стоит маленький, чрезвычайно тощий мужичонко в пестрядинной рубахе и латаных портах. Его обросшее волосами и изъеденное рябинами лицо и глаза, едва видные из-за густых, нависших бровей, имеют выражение угрюмой суровости. На голове целая шапка давно уже нечёсанных, путаных волос, что придает ему ещё большую, паучью суровость. Он бос.
    — Денис Григорьев! — начинает следователь.— Подойди поближе и отвечай на мои вопросы. Седьмого числа сего июля железнодорожный сторож Иван Семёнов Акинфов, проходя утром по линии, на 141-й версте, застал тебя за отвинчиванием гайки, коей рельсы прикрепляются к шпалам. Вот она, эта гайка!.. С каковою гайкой он и задержал тебя. Так ли это было?
    — Чаво?
    — Так ли всё это было, как объясняет Акинфов?
    — Знамо, было.
    — Хорошо; ну, а для чего ты отвинчивал гайку?
    — Чаво?
    — Ты это своё «чаво» брось, а отвечай на вопрос: для чего ты отвинчивал гайку?
    — Коли б не нужна была, не отвинчивал бы,— хрипит Денис, косясь на потолок.
    — Для чего же тебе понадобилась эта гайка?
    — Гайка-то? Мы из гаек грузила делаем...
    — Кто это — мы?
    — Мы, народ... Климовские мужики, то есть.
    — Послушай, братец, не прикидывайся ты мне идиотом, а говори толком. Нечего тут про грузила врать!
    — Отродясь не врал, а тут вру...— бормочет Денис, мигая глазами.— Да нешто, ваше благородие, можно без грузила? Ежели ты живца или выполозка на крючок сажаешь, то нешто он пойдёт ко дну без грузила? Вру...— усмехается Денис.— Чёрт ли в нём, в живце-то, ежели поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда на донную идёт, а которая ежели поверху плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко... В нашей реке не живёт шилишпер... Эта рыба простор любит.
    — Для чего ты мне про шилишпера рассказываешь?
    — Чаво? Да ведь вы сами спрашиваете! У нас и господа так ловят. Самый последний мальчишка не станет тебе без грузила ловить. Конечно, который непонимающий, ну, тот и без грузила пойдёт ловить. Дураку закон не писан...
    — Так ты говоришь, что ты отвинтил эту гайку для того, чтобы сделать из неё грузило?
    — А то что же? Не в бабки ж играть!
    — Но для грузила ты мог взять свинец, пулю... гвоздик какой-нибудь...
    — Свинец на дороге не найдёшь, купить надо, а гвоздик не годится. Лучше гайки и не найтить... И тяжёлая, и дыра есть.
    — Дураком каким прикидывается! Точно вчера родился или с неба упал. Разве ты не понимаешь, глупая голова, к чему ведёт это отвинчивание? Не догляди сторож, так ведь поезд мог бы сойти с рельсов, людей бы убило! Ты людей убил бы!
    — Избави господи, ваше благородие! Зачем убивать? Нешто мы некрещёные или злодеи какие? Слава те господи, господин хороший, век свой прожили и не токмо что убивать, но и мыслей таких в голове не было... Спаси и помилуй, царица небесная... Что вы-с!
    — А отчего, по-твоему, происходят крушения поездов? Отвинти две-три гайки, вот тебе и крушение!
    Денис усмехается и недоверчиво щурит на следователя глаза.
    — Ну! Уж сколько лет всей деревней гайки отвинчиваем и хранил господь, а тут крушение... людей убил... Ежели б я рельсу унёс или, положим, бревно поперед ейного пути положил, ну, тогды, пожалуй, своротило бы поезд, а то... тьфу! гайка!
    — Да пойми же, гайками прикрепляется рельса к шпалам!
    — Это мы понимаем... Мы ведь не все отвинчиваем... оставляем... Не без ума делаем... понимаем...
    Денис зевает и крестит рот.
    — В прошлом году здесь сошёл поезд с рельсов,— говорит следователь.— Теперь понятно, почему...
    — Чего изволите?
    — Теперь, говорю, понятно, отчего в прошлом году сошёл поезд с рельсов... Я понимаю!
    — На то вы и образованные, чтобы понимать, милостивцы наши... Господь знал, кому понятие давал... Вы вот и рассудили, как и что, а сторож тот же мужик, без всякого понятия, хватает за шиворот и тащит... Ты рассуди, а потом и тащи! Сказано — мужик, мужицкий и ум... Запишите также, ваше благородие, что он меня два раза по зубам ударил и в груди.
    — Когда у тебя делали обыск, то нашли ещё одну гайку... Эту в каком месте ты отвинтил и когда?
    — Это вы про ту гайку, что под красным сундучком лежала?
    — Не знаю, где она у тебя лежала, но только нашли её. Когда ты её отвинтил?
    — Я её не отвинчивал, её мне Игнашка, Семёна кривого сын, дал. Это я про ту, что под сундучком, а ту, что на дворе в санях, мы вместе с Митрофаном вывинтили.
    — С каким Митрофаном?
    — С Митрофаном Петровым... Нешто не слыхали? Невода у нас делает и господам продаёт. Ему много этих самых гаек требуется. На каждый невод, почитай, штук десять...
    — Послушай... 1081 статья уложения о наказаниях говорит, что за всякое с умыслом учинённое повреждение железной дороги, когда оно может подвергнуть опасности следующий по сей дороге транспорт, и виновный знал, что последствием сего должно быть несчастье... понимаешь? знал! А ты не мог не знать, к чему ведёт это отвинчивание... оно приговаривается к ссылке в каторжные работы.
    — Конечно, вы лучше знаете... Мы люди тёмные... нешто мы понимаем?
    — Всё ты понимаешь! Это ты врёшь, прикидываешься!
    — Зачем врать? Спросите на деревне, коли не верите... Без грузила только уклейку ловят, а на что хуже пескаря, да и тот не пойдёт тебе без грузила.
    — Ты ещё про шилишпера расскажи! — улыбается следователь.
    — Шилишпер у нас не водится... Пущаем леску без грузила поверх воды на бабочку, идёт голавль, да и то редко.
    — Ну, молчи...
    Наступает молчание. Денис переминается с ноги на ногу, глядит на стол с зелёным сукном и усиленно мигает глазами, словно видит перед собой не сукно, а солнце. Следователь быстро пишет.
    — Мне идтить? — спрашивает Денис после некоторого молчания.
    — Нет. Я должен взять тебя под стражу и отослать в тюрьму.
    Денис перестает мигать и, приподняв свои густые брови, вопросительно глядит на чиновника.
    — То есть, как же в тюрьму? Ваше благородие! Мне некогда, мне надо на ярмарку; с Егора три рубля за сало получить...
    — Молчи, не мешай.
    — В тюрьму... Было б за что, пошёл бы, а то так... здорово живёшь... За что? И не крал, кажись, и не дрался... А ежели вы насчёт недоимки сомневаетесь, ваше благородие, то не верьте старосте... Вы господина непременного члена спросите... Креста на нём нет, на старосте-то...
    — Молчи!
    — Я и так молчу...— бормочет Денис.— А что староста набрехал в учёте, это я хоть под присягой... Нас три брата: Кузьма Григорьев, стало быть, Егор Григорьев и я, Денис Григорьев...
    — Ты мне мешаешь... Эй, Семён! — кричит следователь.— Увести его!
    — Нас три брата,— бормочет Денис, когда два дюжих солдата берут и ведут его из камеры.— Брат за брата не ответчик... Кузьма не платит, а ты, Денис, отвечай... Судьи! Помер покойник барин-генерал, царство небесное, а то показал бы он вам, судьям... Надо судить умеючи, не зря... Хоть и высеки, но чтоб за дело, по совести...

    1885