- Эй ты, фигура! - крикнул толстый, белотелый господин, завидев в тумане высокого и тощего человека с жиденькой бородкой и с большим медным крестом на груди. - Поддай пару!
    - Я, ваше высокородие, не банщик, я цирюльник-с. Не мое дело пар поддавать. Не прикажите ли кровососные баночки поставить?
    Толстый господин погладил себя по багровым бедрам, подумал и сказал:
    - Банки? Пожалуй, поставь. Спешить мне некуда.
    Цирюльник сбегал в предбанник за инструментом, и через какие-нибудь пять минут на груди и спине толстого господина уже темнели десять банок.
    - Я вас помню, ваше благородие, - начал цирюльник, ставя одиннадцатую банку. - Вы у нас в прошлую субботу изволили мыться, и тогда же еще я вам мозоли срезывал. Я цирюльник Михайло... Помните-с? Тогда же вы изволили меня насчет невест расспрашивать.
    - Ага... Так что же?
    - Ничего-с... Говею я теперь, и грех мне осуждать, ваше благородие, но не могу не выразить вам по совести. Пущай меня бог простит за осуждения мои, но невеста нынче пошла все непутящая, несмысленая... Прежняя невеста желала выйтить за человека, который солидный, строгий, с капиталом, который все обсудить может, религию помнит, а нынешняя льстится на образованность. Подавай ей образованного, а господина чиновника или кого из купечества и не показывай - осмеет! Образованность разная бывает... Иной образованный, конечно, до высокого чина дослужится, а другой весь век в писцах просидит, похоронить не на что. Мало ли их нынче таких? К нам сюда ходит один... образованный. Из телеграфистов... Все превзошел, депеши выдумывать может, а без мыла моется. Смотреть жалко!
    - Беден, да честен! - донесся с верхней полки хриплый бас. - Такими людьми гордиться нужно. Образованность, соединенная с бедностью, свидетельствует о высоких качествах души. Невежа!
    Михайло искоса поглядел на верхнюю полку... Там сидел и бил себя по животу веником тощий человек с костистыми выступами на всем теле и состоящий, как казалось, из одних только кожи да ребер. Лица его не было видно, потому что все оно было покрыто свесившимися вниз длинными волосами. Видны были только два глаза, полные злобы и презрения, устремленные на Михайлу.
    - Из энтих... из длинноволосых! - мигнул глазом Михайло. - С идеями... Страсть, сколько развелось нынче такого народу! Не переловишь всех... Ишь патлы распустил, шкилет! Всякий христианский разговор ему противен, все равно, как нечистому ладан. За образованность вступился! Таких вот и любит нынешняя невеста. Именно вот таких, ваше высокородие! Нешто не противно? Осенью зовет меня к себе одна священникова дочка. "Найди, говорит, мне, Мишель, - меня в домах Мишелем зовут, потому я дам завиваю, - найди, говорит, мне, Мишель, жениха, чтоб был из писателей". А у меня, на ее счастье, был такой... Ходил он в трактир к Порфирию Емельянычу и все стращал в газетах пропечатать. Подойдет к нему человек за водку денег спрашивать, а он сейчас по уху... "Как? С меня деньги? Да знаешь ты, что я могу в газетах пропечатать, что ты душу загубил?" Плюгавый такой, оборванный. Прельстил я его поповскими деньгами, показал барышнин портрет и сводил. Костюмчик ему напрокат достал... Не понравился барышне! "Меланхолии, говорит, в лице мало". И сама не знает, какого ей лешего нужно!
    - Это клевета на печать! - послышался хриплый бас с той же полки. - Дрянь!
    - Это я-то дрянь? Гм!.. Счастье ваше, господин, что я в эту неделю говею, а то бы я вам за "дрянь" сказал бы слово... Вы, стало быть, тоже из писателей?
    - Я хотя и не писатель, но не смей говорить о том, чего не понимаешь. Писатели были в России многие и пользу принесшие. Они просветили землю, и за это самое мы должны относиться к ним не с поруганием, а с честью. Говорю я о писателях как светских, так равно и духовных.
    - Духовные особы не станут такими делами заниматься.
    - Тебе, невеже, не понять. Дмитрий Ростовский, Иннокентий Херсонский, Филарет Московский и прочие другие святители церкви своими творениями достаточно способствовали просвещению.
    Михайло покосился на своего противника, покрутил головой и крякнул.
    - Ну, уж это вы что-то тово, сударь... - пробормотал он, почесав затылок. - Что-то умственное... Недаром на вас и волосья такие. Недаром! Мы все это очень хорошо понимаем и сейчас вам покажем, какой вы человек есть. Пущай, ваше благородие, баночки на вас постоят, а я сейчас... Схожу только.
    Михайло, подтягивая на ходу свои мокрые брюки и громко шлепая босыми ногами, вышел в предбанник.
    - Сейчас выйдет из бани длинноволосый, - обратился он к малому, стоявшему за конторкой и продававшему мыло, - так ты тово... погляди за ним. Народ смущает... С идеями... За Назаром Захарычем сбегать бы...
    - Ты скажи мальчикам.
    - Сейчас выйдет сюда длинноволосый, - зашептал Михайло, обращаясь к мальчикам, стоявшим около одежи. - Народ смущает. Поглядите за ним да сбегайте к хозяйке, чтоб за Назаром Захарычем послали - протокол составить. Слова разные произносит... С идеями...
    - Какой же это длинноволосый? - встревожились мальчики. - Тут никто из таких не раздевался. Всех раздевалось шестеро. Тут вот два татара, тут господин раздевшись, тут из купцов двое, тут дьякон... а больше и никого... Ты, знать, отца дьякона за длинноволосого принял?
    - Выдумываете, черти! Знаю, что говорю!
    Михайло посмотрел на одежду дьякона, потрогал рукой ряску и пожал плечами. По лицу его разлилось крайнее недоумение.
    - А какой он из себя?
    - Худенький такой, белобрысенький... Бородка чуть-чуть... Все кашляет.
    - Гм!.. - пробормотал Михайло. - Гм!.. Это я, значит, духовную особу облаял... Комиссия отца Денисия! Вот грех-то! Вот грех! А ведь я говею, братцы! Как я теперь исповедаться буду, ежели я духовное лицо обидел? Господи, прости меня, грешного! Пойду прощения просить...
    Михайло почесал затылок и, состроив печальное лицо, отправился в баню. Отца дьякона на верхней полке уже не было. Он стоял внизу у кранов и, сильно раскорячив ноги, наливал себе в шайку воды.
    - Отец дьякон! - обратился к нему Михайло плачущим голосом. - Простите меня, Христа ради, окаянного!
    - За что такое?
    Михайло глубоко вздохнул и поклонился дьякону в ноги.
    - За то, что я подумал, что у вас в голове есть идеи!