На клиросе стоит дьячок Отлукавин и держит между вытянутыми жирными пальцами огрызенное гусиное перо. Маленький лоб его собрался в морщины, на носу играют пятна всех цветов, начиная с розового и кончая темно-синим. Перед ним на рыжем переплете Цветной тетради лежат две бумажки. На одной из них написано "О здравии", на другой - "За упокой", и под обоими заглавиями по ряду имен... Около клироса стоит маленькая старушонка с озабоченным лицом и с котомкой на спине. Она задумалась.
    - Дальше кого? - спрашивает дьячок, лениво почесываясь за ухом. - Скорей, убогая, думай, а то мне некогда. Сейчас часы читать стану.
    - Сейчас, батюшка... Ну, пиши... О здравии рабов Божьих: Андрея и Дарьи со чады... Митрия, опять Андрея, Антипа, Марьи...
    - Постой, не шибко... Не за зайцем скачешь, успеешь.
    - Написал Марию? Ну, теперь Кирилла, Гордея, младенца новопреставленного Герасима, Пантелея... Записал усопшего Пантелея?
    - Постой... Пантелей помер?
    - Помер... - вздыхает старуха.
    - Так как же ты велишь о здравии записывать? - сердится дьячок, зачеркивая Пантелея и перенося его на другую бумажку. - Вот, тоже еще... Ты говори толком, а не путай. Кого еще за упокой?
    - За упокой? Сейчас... постой... Ну, пиши... Ивана, Авдостью, еще Дарью, Егора... Запиши воина Захара.... Как пощел на службу в четвертом годе, так с той поры и не слыхать...
    - Стало быть, он помер?
    - А кто ж его знает! Может, помер, а может, и жив. Ты пиши...
    - Куда же я его запишу? Ежели, скажем, помер, то за упокой, коли жив, то о здравии. Пойми вот вашего брата!
    - Гм!.. Ты, родименький, его на обе записочки запиши, а там видно будет. Да ему все равно, как его не записывай: непутящий человек... пропащий... Записал? Таперя за упокой Марка, Левонтия, Арину... Ну и Кузьму с Анной... Болящую Федосью...
    - Болящую Федосью за упокой? Тю!
    - Это меня-то за упокой? Ошалел, что ли?
    - Тьфу! Ты, кочерыжка, меня запутала! Не померла еще, так и говори, что не померла, а нечего в за упокой лезть! Путаешь тут! Изволь вот теперь Федосью херить и в другое место писать... Всю бумагу изгадил! Ну, слушай, я тебе прочту... О здравии Андрея, Дарьи со чады, паки Андрея, Антипия, Марии, Кирилла, новопреставленного младенца Гер... Постой, как же сюда этот Герасим попал? Новопреставленный, и вдруг - о здравии. Нет, запутала ты меня, убогая! Бог с тобой, совсем запутала!
    Дьяк крутит головой, зачеркивает Герасима и переносит его в заупокойный отдел.
    - Слушай! О здравии Марии, Кирилла, воина Захарии... Кого еще?
    - Авдотью записал?
    - Авдотью? Гм... Авдотью... Евдокию... - пересматривает дьячок обе бумажки. - Помню, записывал ее, а теперь шут знает... Никак не найдешь... Вот она! За упокой записана!
    - Авдотью-то за упокой? - удивляется старуха. - Году еще нет, как замуж вышла, а ты на нее уж смерть накликаешь!.. Сам вот, сердешный, путаешь, а на меня злобишься. Ты с молитвой пиши, а коли будешь в сердце злобу иметь, то бесу радость. Это тебя бес хороводит да путает...
    - Постой, не мешай...
    Дьячок хмурится, и, подумав, медленно зачеркивает на заупокойном листе Авдотью. Перо на букве "Д" взвизгивает и дает большую кляксу. Дьячок конфузится и чешет затылок.
    - Авдотью, стало быть, долой отсюда... бормочет он смущенно, - а записать ее туда... Так? Постой... ежели ее туда, то будет о здравии, ежели сюда, то за упокой. Совсем запутала баба! И этот еже воин Захария встрял сюда... Шут его принес... Ничего не разберу! Надо сызнова...
    Дьячок лезет в шкапчик и достает оттуда осьмушку чистой бумаги.
    - Выкинь Захарию, коли так... - говорит старуха. - Уж Бог с ним, выкинь...
    - Молчи!
    Дьячок макает медленно перо и списывает с обеих бумажек имена на новый листок.
    - Я их всех гуртом запишу, - говорит он, - а ты неси к отцу дьякону... Пущай дьякон разберет, кто здесь живой, кто мертвый. Он в семинариях обучался... А я этих самых делов.... Хоть убей, ничего не понимаю.
    Старуха берет бумажку, подает дьячку медные полторы копейки и семенит к алтарю.