Кустарь Илья Иваныч Спиридонов выиграл по золотому займу пять тысяч рублей золотом.
    Первое время Илья Иваныч ходил совсем ошалевший, разводил руками, тряс головой и приговаривал:
    - Ну и ну... Ну и штука... Да что же это, братцы?..
    Потом, освоившись со своим богатством, Илья Иваныч принимался высчитывать, сколько и чего он может купить на эту сумму. Но выходило так много и так здорово, что Спиридонов махал рукой и бросал свои подсчеты.
    Ко мне, по старой дружбишке, Илья Иваныч заходил раза два в день и всякий раз со всеми мелочами и новыми подробностями рассказывал, как он узнал о своем выигрыше и какие удивительные переживания были у него в тот счастливый день.
    - Ну, что ж теперь делать-то будешь? - спрашивал я. - Чего покупать намерен?
    - Да чего-нибудь куплю, - говорил Спиридонов. - Вот дров, конечно, куплю. Кастрюли, конечно, нужны новые для хозяйства... Штаны, конечно...
    Илья Иваныч получил наконец из банка целую груду новеньких червонцев и исчез без следа. По крайней мере он не заходил ко мне более двух месяцев.
    Но однажды я встретил Илью Иваныча на улице.
    Новый светло-коричневый костюм висел на нем мешком. Розовый галстук лез в лицо и щекотал подбородок. Илья Иваныч ежесекундно одергивал его, сплевывая от злости. Было заметно, что и костюм, и узкий жилет, и пышный галстук мешали человеку и не давали ему спокойно жить.
    Сам Илья Иваныч очень похудел и осунулся. И лицо было желтое и нездоровое, со многими мелкими морщинками под глазами.
    - Ну, как? - спросил я.
    - Да что ж, - уныло сказал Спиридонов. - Живем. Дровец, конечно, купил... А так-то, конечно, скучновато.
    - С чего бы?
    Илья Иваныч махнул рукой и пригласил меня в пивную. Там, одергивая розовый галстук, Илья Иваныч сказал:
    - Вот все говорят: буржуи, буржуи... Буржуям, дескать, не житье, а малина. А вот я сам, скажем, буржуем побывал, капиталистом... А чего в этом хорошего?
    - А что?
    - Да как же, - сказал Спиридонов. - Нуте-ка, сами считайте. Родственники и свойственники, которые были мои и женины, - со всеми расплевался. Поссорился. Это, скажем, раз. В народный суд попал я или нет? Попал. Но делу гражданки Быковой. Разбор будет. Эго, скажем, два... Жена, супруга то есть, Марья Игнатьевна, насквозь все дни сидит на сундучке и плачет... Это, скажем, три... Налетчики дверь мне в квартире ломали или нет? Ломали. Хотя и не сломали, но есть мне от этого беспокойство? Есть. Я, может, теперь из квартиры не могу уйти. А если в квартире сидишь, опять плохо - дрова во дворе крадут. Куб у меня дров куплен. Следить надо.
    Илья Иваныч с отчаянием махнул рукой.
    - Чего же ты теперь делать-то будешь? - спросил я.
    - А я не знаю, - сказал Илья Иваныч. - Прямо хоть в петлю... Я как в первый день получил деньги, так все и началось, все несчастья... То жил спокойно и безмятежно, то повезло со всех концов.
    А я как в квартиру с деньгами вкатился, так сразу вижу, что неладно что-то. Родственники, конечно, вижу, колбасятся по квартире. То нет никого, а то сидят на всех стульях. Поздравляют. Я, конечно, дал каждому для потехи по два рубля.
    А Мишка, женин братишка, наибольше колбасится.
    - Довольно, - говорит, - стыдно по два рубля отваливать, когда, говорит, капиталец есть.
    Ну, слово за слово, руками по столу - драка. Кто кого бьет - неизвестно. А Мишка снял с вешалки мое демисезонное пальтишко и вышел.
    Ну, расплевался я с родственниками. Стал так жить.
    Купил, конечно, всякого добра. Кастрюли купил, пшена на два года. Стал думать, куда еще деньги присобачить. Смотрю - жена по хозяйству трется, ни отдыху ей, ни сроку.
    "Не дело, - думаю. - Хоть и баба она, а все-таки равноправная баба. Стоп, думаю. Возьму, думаю, ей в помощь небольшую девчонку. Пущай девчонка продукты стряпает".
    Ну, взял. Девчонка крупу стряпает, а жена, на досуге, сидит целые дни на сундучке и плачет. То работала и веселилась, а то сидит и плачет. Ей, видите ли, на досуге всякие несчастья стали вспоминаться, и как папа ее скончался, и как она замуж за меня вышла... Вообще полезла ей в голову полная ерунда от делать нечего.
    Дал я, конечно, супруге денег.
    - Сходи, - говорю, - хотя бы в клуб или в театр. Я бы, говорю, и сам с тобой пошел, да мне, видишь ли, за дровами последить надо.
    Ну, поплакала баба - пошла в клуб. В лото стала играть. Днем плачет - на досуге, а вечером играет. А я за дровами слежу. А девчонка продукты стряпает.
    А после председатель заходит и говорит:
    - Ты, говорит, что ж это, сукин кот, подростков эксплуатируешь? Почему, говорит, девчонка Быкова не зарегистрирована? Я, говорит, на тебя в народный суд подам, даром что ты деньги выиграл...
    Илья Иваныч снова махнул рукой, поправил галстук и замолчал.
    - Плохо, - сказал я.
    - Еще бы не плохо, - оживился Илья Иваныч. - Сижу, скажем, за пивом, а в груди сосет. Может, сию минуту дрова у меня сперли. Или, может, в квартиру лезут... А у меня самовар новый стоит. И сидеть неохота, и идти неохота. Что ж дома? Жена, конечно, может быть, плачет. Девчонка Быкова тоже плачет - боится под суд идти... Мишка, женин брат, наверное, вокруг квартиры колбасится - влезть хочет... Эх, лучше бы мне и денег этих не выигрывать!
    Илья Иваныч расплатился за пиво и грустно пожал мне руку. Я было хотел его утешить на прощанье, по он вдруг спросил:
    - А чего это самое... Розыгрыш-то новый скоро ли будет? Тысчонку бы мне, этово, неплохо выиграть для ровного счета...
    Илья Иваныч одернул свой розовый галстук и, кивнув мне головой, торопливо пошел к дому.

    1923