Этот разговор я записал дословно. И пусть читатель плюнет мне в глаза, если я хоть что-нибудь преувеличил. Я ничего не преувеличил. Все в аккурат так и было. Разговор произошел в тюрьме. В приемной комнате. Мать пришла на свидание к сыну.
    Встреча была сердечная. Мамаша радостно плакала.
    Сын тоже посапывал носом.
    После первых слез и горячих поцелуев мать и сын уселись на скамейку рядышком.
    - Ну так, - сказал сын. - Пришла, значит.
    - Пришла, Васенька, - сказала мать.
    - Так, - повторил сын.
    Он с любопытством посмотрел на серую казенную стену, потом на дверь, на печку и наконец перевел взгляд на свои сандалии.
    - Так, - в третий раз сказал сын и вздохнул...
    Мать тоже вздохнула и, перебирая пальцами бахромки байкового своего платка, посмотрела по сторонам.
    - Ну вот, - сказал сын и шумно высморкался.
    Оба после этого сидели молча минуты три.
    Наконец сын сказал:
    - А свиданье, мамаша, нынче сильно ограничили.
    Двадцать минут, говорят, дается на свиданье.
    - Мало это, Васенька, - укоризненно сказала мать.
    - Да уж, конечно, немного, - сказал сын.
    - Я так думаю, Васенька, что нам очень даже мало - двадцать минут-то. Не поговорить с родным человеком, ничего такого...
    Мать покачала головой и добавила:
    - Ну уж я пойду, Васенька.
    - Ну иди, мамаша.
    Оба оживленно встали, вздохнули и поцеловались.
    Сын сказал:
    - Ну так. Ладно. Заходи, мамаша... Да чего я еще хотел сказать? Да, плита-то в кухне все еще дымит, мамаша?
    - Плита-то? Дымит, Васенька. Обязательно дымит.
    Давеча всю квартиру дымом заразило.
    - Ну так... Иди, мамаша.
    Мать и сын полюбовались друг другом и разошлись.

    1926