Предисловие и рассказы записаны в апреле 1921 года со слов Н.И. Синебрюхова писателем М.З.

    Я такой человек, что все могу... Хочешь - могу землишку обработать по слову последней техники, хочешь - каким ни на есть рукомеслом займусь, - все у меня в руках кипит и вертится.
    А что до отвлеченных предметов, - там, может быть, рассказ рассказать или какое-нибудь тоненькое дельце выяснить, - пожалуйста: это для меня очень даже просто и великолепно.
    Я даже, запомнил, людей лечил.
    Мельник такой жил-был. Болезнь у него, можете себе представить, - жаба болезнь. Мельника того я лечил. А как лечил? Я, может быть, на него только и глянул. Глянул и говорю: да, говорю, болезнь у тебя жаба, но ты не горюй и не пугайся, - болезнь эта внеопасная, и даже прямо тебе скажу - детская болезнь.
    И что же? Стал мой мельник с тех пор круглеть и розоветь, да только в дальнейшей жизни вышел ему перетык и прискорбный случай...
    А на меня многие очень удивлялись. Инструктор Рыло, это еще в городской милиции, тоже очень даже удивлялся. Бывало, придет ко мне, ну, как к своему задушевному приятелю:
    - Ну, что, - скажет, - Назар Ильич товарищ Синебрюхов, не богат ли будешь печеным хлебцем?
    Хлебца, например, я ему дам, а он сядет, запомнил, к столу, пожует-покушает, ручками этак вот раскинет:
    - Да, - скажет, - погляжу я на тебя, господин Синебрюхов, и слов у меня нет. Дрожь прямо берет, какой ты есть человек. Ты, говорит, наверное, даже державой управлять можешь.
    Хе-хе, хороший был человек инструктор Рыло, мягкий.
    А то начнет, знаете ли, просить: расскажи ему чтонибудь такое из жизни. Ну, я и рассказываю.
    Только, безусловно, насчет державы я никогда и не задавался: образование у меня, прямо скажу, не какое, а домашнее. Ну, а в мужицкой жизни я вполне драгоценный человек. В мужицкой жизни я очень полезный и развитой.
    Крестьянские эти дела-делишки я ух как понимаю. Мне только и нужно раз взглянуть, как и что.
    Да только ход развития моей жизни не такой.
    Вот теперь, где бы мне пожить в полное свое удовольствие, я крохобором хожу по разным гиблым местам, будто преподобная Мария Египетская.
    Да только я не очень горюю. Я вот теперь дома побывал и нет - не увлекаюсь больше мужицкой жизнью.
    Что ж там? Бедность, блекота и слабое развитие техники.
    Скажем вот про сапоги.
    Были у меня сапоги, не отпираюсь, и штаны, очень даже великолепные были штаны. И можете себе представить, сгинули они - аминь - во веки веков в собственном своем домишке.
    А сапоги эти я двенадцать лет носил, прямо скажу, в руках. Чуть какая мокрень или непогода - разуюсь и хлюпаю по грязи... Берегу.
    И вот сгинули...
    А мне теперь что? Мне теперь в смысле сапог - труба.
    В германскую кампанию выдали мне сапоги штиблетами - блекота. Смотреть на них грустно. А теперь, скажем, жди. Ну, спасибо, война, может, произойдет - выдадут. Да только нет, годы мои вышли, и дело мое на этот счет гиблое.
    А все, безусловно, бедность и слабое развитие техники.
    Ну, а рассказы мои, безусловно, из жизни, и все воистинная есть правда.