Буденный в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева. Только что убили комбрига два. На его место командарм назначил Колесникова.
   Час тому назад Колесников был командиром полка. Неделю тому назад Колесников был командиром эскадрона.
   Нового бригадного вызвали к Буденному. Командарм ждал его, стоя у дерева. Колесников приехал с Алмазовым, своим комиссаром.
   — Жмет нас гад, — сказал командарм с ослепительной своей усмешкой. — Победим или подохнем. Иначе — никак. Понял?
   — Понял, — ответил Колесников, выпучив глаза.
   — А побежишь — расстреляю, — сказал командарм, улыбнулся и отвел глаза в сторону начальника особого отдела.
   — Слушаю, — сказал начальник особого отдела.
   — Катись, Колесо! — бодро крикнул какой-то казак со стороны.
   Буденный стремительно повернулся на каблуках и отдал честь новому комбригу. Тот растопырил у козырька пять красных юношеских пальцев, вспотел и ушел по распаханной меже. Лошади ждали его в ста саженях. Он шел, опустив голову, и с томительной медленностью перебирал кривыми, длинными ногами. Пылание заката разлилось над ним, малиновое и неправдоподобное, как надвигающаяся смерть.
   И вдруг на распростершейся земле, на развороченной и желтой наготе полей мы увидели ее одну — узкую спину Колесникова с болтающимися руками и упавшей головой в сером картузе.
   Ординарец подвел ему коня.
   Он вскочил в седло и поскакал к своей бригаде, не оборачиваясь. Эскадроны ждали его у большой дороги, у Бродского шляха. Стонущее "ура", разорванное ветром, доносилось до нас.
   Наведя бинокль, я увидел комбрига, вертевшегося на лошади в столбах густой пыли.
   — Колесников повел бригаду, — сказал наблюдатель, сидевший над нашими головами на дереве.
   — Есть, — ответил Буденный, закурил папиросу и закрыл глаза.
   "Ура" смолкло. Канонада задохлась. Ненужная шрапнель лопнула над лесом. И мы услышали великое безмолвие рубки.
   — Душевный малый, — сказал командарм, вставая. — Ищет чести. Надо полагать — вытянет.
   И, потребовав лошадей, Буденный уехал к месту боя. Штаб двинулся за ним.
   Колесникова мне довелось увидеть в тот же вечер, через час после того, как поляки были уничтожены. Он ехал впереди своей бригады, один, на буланом жеребце и дремал. Правая рука его висела на перевязи. В десяти шагах от него конный казак вез развернутое знамя. Головной эскадрон лениво запевал похабные куплеты. Бригада тянулась пыльная и бесконечная, как крестьянские возы на ярмарку. В хвосте пыхтели усталые оркестры.
   В тот вечер в посадке Колесникова я увидел властительное равнодушие татарского хана и распознал выучку прославленного Книги, своевольного Павличенки, пленительного Савицкого.